"Лоуренс Блок. Взломщики - народ без претензий ("Берни Роденбарр")" - читать интересную книгу автора

длинная минута - это когда ты примеряешь одну за другой отмычки к замку на
двери явно не твоей квартиры, зная, что каждую из шестидесяти секунд в
коридоре может открыться любая дверь и кто-нибудь высунет нос, чтобы узнать,
кто ты, собственно, такой и что тут делаешь.
К счастью, ни одна дверь в коридоре не открылась, и никто не вышел из
лифта. Я малость поколдовал своими хитрыми инструментами тончайшей закалки -
и звякнула собачка, весь механизм замка пришел в движение, и ригель медленно
выполз из паза. Почувствовав, что засов занял исходное положение, я уже
больше не сдерживал дыхания, с шумом выпустил воздух из легких и сделал
новый глубокий вдох. Еще несколько манипуляций тонкими пластинками, и
открылся пружинный английский замок. По сравнению с ригелем это была детская
забава. Язычок щелкнул, и я почувствовал прилив возбуждения, которое обычно
всегда охватывает тебя, когда отпираешь чужую дверь. Такое ощущение, будто
после стремительного спуска с русской горки снова круто взмываешь вверх или
будто доходишь до кульминационного момента в постели с женщиной. Как хочешь,
так и объясняй это чувство.
Я повернул круглую ручку и чуть приоткрыл тяжелую дверь. Кровь в моих
жилах бурлила вовсю. Никогда не знаешь, что тебя ждет по ту сторону двери.
Это придает приятную волнительность всему мероприятию, но вместе с тем и
пугает. Сколько бы раз ты ни проделывал эту операцию, все равно не по себе.
Когда дверь отперта, тут уж нельзя передвигаться мелкими шажками, как
это делают пожилые дамы, входя в воду. Я распахнул дверь и вошел.
В квартире было темно. Я закрыл дверь, повернул замок и выудил из
кармана фонарик. Тонкий луч света запрыгал по стенам, потом по мебели, по
полу. Шторы в комнате были плотно задернуты, вот почему так темно. Значит,
можно включить электричество, поскольку ничего нельзя подсмотреть из дома
напротив. Квартира № 311 выходила на Шестьдесят седьмую улицу, но при
задернутых шторах, считай, что она выходит на глухую стену.
Щелчок выключателя у двери, и зажглись две настольные лампы с абажурами
из матового стекла в стиле Тиффани. Они смотрелись как нарисованные, но все
равно красиво. Я немного походил по комнате, чтобы почувствовать дух жилья.
Всегда так делаю.
Неплохая берлога. Просторная - пятнадцать футов на двадцать пять,
полированный до блеска пол из мореного дуба, на полу два восточных ковра.
Большой - китайской работы, а тот, что поменьше, лежащий на другом конце
комнаты, - кажется, бухарский, впрочем, точно не знаю. Видимо, стоит изучить
литературу о коврах. У меня никогда не хватало на это времени, потому что
красть ковры - хлопотно, прямо-таки гиблое дело.
Сначала, естественно, я подошел к письменному столу. Это было старинное
шведское бюро, целое сооружение из дуба, с убирающейся крышкой. Меня
потянуло к нему не только потому, что я люблю такие столы, но и потому, что
в одном из его многочисленных ящиков, ящичков и тайников заключалось то,
ради чего я, собственно, и находился в квартире №311. Так, во всяком случае,
сказал мне тогда человек-груша - узкоплечий коротышка с неохватной талией и
бегающими глазами, и у меня не было оснований не верить ему.
- Там стоит старый письменный стол, - говорил он, устремляя свой взгляд
поверх моего левого плеча. - Здоровенный такой, с поднимающейся столешницей.
Столешница поднимается, сечешь?
- Поднимающаяся столешница, выходит, поднимается?
Он проигнорировал мою реплику.