"Олег Блоцкий. Богиня (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

думали все присутствующие, тянущие одну сигарету за другой и швыряющие
окурки прямо на земляной пол. О чем думали, да не решались произнести вслух.
Словно сам на смерть шел, растерянно повторил доктор. И в души отцов
бригады вновь вполз страх, с которым они, наверное, и уснули. Если смогли
это сделать, потому что шакалы в округе словно взбеленились, вытягивая раз
за разом самые протяжные и тоскливые ноты.
Провожали гроб всей бригадой. Хотя смерть такая в Афгане считалась
позорной и подобных "жмуриков" сплавляли втихую среди всевозможного
списанного армейского барахла, Юдину устроили достойные проводы: выставили
гроб на час в клубе; комбриг сказал добрые слова; а женщины, отринув
прошлое, плакали не вымученными, а настоящими слезами - по=бабьи всхлипывали
и подвывали, распухая лицами.
Все тянулись с утешением к Ольге, но, наткнувшись на спокойную,
холодную, почти потаенную, но вроде и незаметную улыбку - отшатывались.
За все это время после трагедии никто не видел слез Богини. Мало того -
она еще и черное не одевала. Внешне с Ольгой не произошло никаких изменений:
ровно в десять открывала магазинчик с намалеванным на стекле полудурочно
улыбающимся солдатом, а точно в семь запирала. Постоянные и робкие слова
соболезнования неуклюжих в проявлении сочувствия мужчин Богиня выслушивала
молча, всем видом показывая, что разговора не будет.
И только Фоменку, пришедшему рассказать о последних минутах жизни
Витька, который очень долго до этого самого момента добирался, вновь
спотыкаясь на Егоркине, наказанного личной властью, и еще на чем-то, она
резко прервала: "Зачем? Ведь нет его! И не будет! Зачем мертвого тревожишь?
Не трогай!" - почти прошептала женщина и в ее прозрачно-голубых глазах, как
показалось Фоменке, проскользнуло какое-то непонятное торжество.
Лейтенант похолодел от ужаса, волосы его пришли в движение, и он,
заикаясь, начал пятиться к двери. А Богиня, наступая, едва приоткрывала губы
(а может, и не приоткрывала их вовсе, и Фоменко все это слышал как-то
изнутри), говорила: "Не трогай! Он мертвый! Он теперь только мой! Навсегда!
Понял? Навсегда! Он мертвый - он мой!"
Парень не робкого десятка, что не раз было доказано в деле, Фоменко сам
не осознавал, как вырвался из той комнаты. И потом, вспоминая этот эпизод (а
приходил он на память обычно ночью, на дежурстве, в самые глухие и тягучие
часы тьмы), казалось лейтенанту, что Богиня стоит рядом, за спиной, и тянет
свои красивые руки с длинными пальцами, на кончиках которых застыли
блестящие капельки крови, нашептывая: "Иди! Иди ко мне! Иди, и ты
успокоишься навсегда!"
Фоменко оборачивался, но никого не видел, украдкой крестился и хватался
за сигареты, чувствуя, как затравленно бьется сердце.
Боясь, что его засмеют, лейтенант даже при самых больших,
отчаянно-запойных гулянках не открывался друзьям.
Еще больше он опасался возмездия Богини. Инстинктивно лейтенант ощущал,
что та наблюдает за ним, следит и в случае раскрытия непонятной Фоменке
тайны беспощадно ему отомстит. Как - он не знал. Но был твердо уверен, что
ожидает его в таком случае какая-то изощренная и страшная смерть.
Даже простой встречи с Богиней страшился лейтенант. Если взводному надо
было что-то купить, то посылал он в магазинчик солдата.
Но случайных встреч на небольшой территории, ограниченной колючей
проволокой и минными полями, было не избежать. Фоменко вздрагивал, втягивал