"Олег Блоцкий. Просчитался (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

"Шлангов" нигде не любят. В Афгане, где дедовщина была возведена в
культ, их били так же нещадно. А кроме этого за колючей проволокой базы
маячили будущие боевые операции. Фирсов налетел на еще большее для себя зло.
Солдат потел от ужаса. Руки опускались. И если его призыв ишачил почти
круглосуточно, только крепче стискивая зубы, то нежная столичная душа
Фирсова металась и маялась, как муха, залетевшая в пустую бутылку с узким
горлышком.
На счастье, у Фирсова оказался земляк, который совсем неплохо
пристроился на продовольственном складе.
Улучив свободную минуту, солдат тайком пробирался в большой
металлический ангар, увенчанный серебристой гофрированной крышей. Там в
приятной прохладе, торопясь и глотая окончания слов от обиды и подступающих
слез, изливал горе Фирсов раскормленному холеному Букрееву. Сержант, на
котором едва сходилась форма, сочувствовал. У Фирсова на душе легчало, и он
торопливо убегал в роту.
Но однажды произошло то, что переполнило всяческое терпение солдата.
Фирсов лениво таскал мокрую тряпку по проходу между кроватями, едва
обозначая уборку казармы, растаскивая грязь по углам. Дежурный по роте
сержант Беридзе лежал на кровати, курил и следил за Фирсовым. Иногда их
взгляды встречались, и тогда солдат мгновенно тянул губы в подобострастной
улыбке, продолжая все так же волынить.
Беридзе долго выжидал, когда у молодого пробудится совесть, но понял,
что у Фирсова ее или вообще нет, или она впала в летаргический сон ровно на
срок армейской службы. Грузин вскочил с кровати, подлетел к моментально
сжавшемуся Фирсову, испепелил жгучим тяжелым взглядом:
- Шэни дэда... - скрежетнул белыми крупными зубами сержант и треснул с
размаха солдату в ухо.
Опытный Фирсов тут же брякнулся на пол, заскулил, застонал, заколотил
ногами, словно в падучей, и свернулся клубочком, как ежик, укрыв голову
руками.
Беридзе, разморенный жарой, принялся лениво пинать дневального,
приговаривая: "Шэни траки... Ни можиш пол мить? Ни хочиш убират? Дэмбил, да?
Два года служил, да? Я тибя научу убират! Я тибя научу работат! Синок
ленивый!"
Фирсов, катаясь по влажному полу, визжал так, словно его живьем
разделывали на части.
Потом он этот пол тщательно, ползая на брюхе, вылизывал чуть ли не
языком.
Вечером москвич рыдал на складе и все спрашивал у Букреева, что же
делать дальше, как можно избежать всего этого кошмара.
Толстый складской по-землячески участливо предлагал различные варианты
уклонения от службы, практикующиеся в Афгане. Можно было: застрелиться;
крепко сжав в кулаке запал от гранаты, дернуть за кольцо, лишаясь тем самым
нескольких пальцев; проглотить иголку; достать мочу желтушника, выпить ее и
через некоторое время самому угодить с гепатитом в инфекционный госпиталь;
пробраться за колючую проволоку на минное поле и, наступив там на
противопехотную мину, лишиться части ноги.
От такого разнообразия Фирсов приходил в ужас, несогласно тряс головой,
давился слезами и все повторял: "Что мне делать? Ну как быть?"
Букреев достал свежайшую буханку хлеба, финский сервелат, баночку