"Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть" - читать интересную книгу автора

даже вещества. Таков, например, симулятивный ответ при социологическом
опросе:
[...] тест и референдум представляют собой идеальные формы симуляции:
ответ подсказывается вопросом, заранее моделируется/обозначается им (наст.
изд., с. 132).
Или упоминавшаяся в "Системе вещей" модель человека-потребителя -
рекламное "вы", искусственный препарат, полученный в результате чисто
семантических операций и не имеющий отношения к реальному субъекту:
[...] такое "вы" - всего лишь симулятивная модель второго лица и
обмена, фактически это никто, фиктивный элемент, служащий опорой дискурсу
модели. Это не то "вы", к которому обращается речь, а внутрикодовый эффект
раздвоения, призрак, возникающий в зеркале знаков (наст. изд., с. 210).
Среди подобных процессуальных, а не вещественных симулякров особенно
интересны те, в которых, как и естественно для процессуальных объектов,
первостепенную роль играет фактор времени.
[...] политическая экономия переживает сама себя в состоянии глубокой
комы, зато все эти призраки по-прежнему, бродят в операциональном поле
ценности. Быть может, здесь в грандиозном масштабе отзывается закон,
отмеченный у Маркса: всякое событие сначала проживает историческую жизнь, а
затем воскресает в форме пародии. Разве что для нас обе эти фазы сливаются
воедино, так как старая добрая материалистическая история сама стала
процессом симуляции, не даст больше возможности даже для
театрально-гротескной пародии (наст. изд., с. 94).
"Призрак политической экономии", то есть призрак капиталистического
строя, неизбежно вызывающий в памяти (коль скоро рядом упоминается Маркс)
еще и знаменитую фразу о "призраке коммунизма", не просто знаменует собой
некий странный, не-естественный модус существования абстрактного объекта, но
и структурирует его время - история, которая по Марксу повторяется "в виде
трагедии, а затем в виде фарса", в своем призрачно-симулятивном варианте уже
изначально не развивается, а влачит какое-то посмертное, квазиисторическое и
квазивременное существование. На уровне собственно "культурном" с ней
сближается историческое прошлое, призрачно сохраняемое в музеях и
непрестанно реставрируемое модой "ретро":
Темпоральность музея характеризуется "совершенством", завершенностью -
это специфическое состояние того, что миновало и ни в коем случае не
современно. Но мода тоже никогда не современна - она играет на повторяемости
однажды умерших форм, сохраняя их в виде знаков в некоем вневременном
заповеднике. Мода из года в год с величайшей комбинаторной свободой фабри.
кует "уже бывшее" (наст. изд., с. 169-170).
Мода всегда пользуется стилем "ретро", но всегда ценой отмены прошлого
как такового: формы умирают и воскресают в виде призраков. Это и есть ее
специфическая актуальность - не референтная отсылка к настоящему моменту, а
тотальная и моментальная реутилизация прошлого. Мода - это, парадоксальным
образом, несвоевременное. В ней всегда предполагается замирание форм,
которые как бы абстрагируются и становятся вневременными эффективными
знаками, а уже те, в силу какой-то искривленности времени, могут вновь
появиться в настоящем времени, заражая его своей несвоевременностью, чарами
призрачного возврата [revenir], противостоящего структурному становлению
[devenir] (наст. изд., с. 168).
Сама экзистенциальная ситуация современного человека тоже искажена,