"Александр Богданов. Красная звезда ("Красная звезда" #1, сб. "У светлого яра Вселенной")" - читать интересную книгу автора

только тогда я мог послужить началом действительной взаимной связи двух
миров, между которыми я, социалист, находился на границе как бесконечно
малый момент настоящего между прошлым и будущим.
Когда я уезжал из лечебницы, Нэтти сказал мне: "Не очень спешите!" Мне
казалось, что он не прав. Надо было именно спешить, надо было пустить в
ход все свои силы, всю свою энергию, потому что ответственность была
страшно велика! Какую колоссальную пользу нашему старому, измученному
человечеству, какое гигантское ускорение его развития, его расцвета должно
было принести живое, энергичное влияние высшей культуры, могучей и
гармоничной! И каждый момент замедления в моей работе мог отдалять это
влияние... Нет, ждать, отдыхать было некогда.
И я очень много работал. Я знакомился с наукой и техникой нового мира, я
напряженно наблюдал его общественную жизнь, я изучал его литературу. Да,
тут было много трудного.
Их научные методы ставили меня в тупик: я механически усваивал их,
убеждался на опыте, что применение их легко, просто и непогрешимо, а между
тем я не понимал их, не понимал, почему они ведут к цели, где их связь с
живыми явлениями, в чем их сущность. Я был точно те старые математики XVII
века, неподвижная мысль которых органически не могла усваивать живой
динамики бесконечно малых величин. Общественные собрания марсиан поражали
меня своим напряженно-деловым характером. Были ли они посвящены вопросам
науки, или вопросам организации работ, или даже вопросам искусства, -
доклады и речи были страшно сжаты и кратки, аргументация определенна и
точна, никто никогда не повторялся и не повторял других. Решения собраний,
чаще всего единогласные, выполнялись со сказочной быстротой. Решало
собрание ученых одной специальности, что надо организовать такое-то
научное учреждение; собрание статистиков труда, что надо устроить такое-то
предприятие; собрание жителей города, что надо украсить его таким-то
зданием, - немедленно появлялись новые цифры необходимого труда,
публикуемые центральным бюро, приезжали по воздуху сотни и тысячи новых
работников, и через несколько дней или недель все было уже сделано, а
новые работники исчезали неизвестно куда. Все это производило на меня
впечатление как будто своеобразной магии, странной магии, спокойной и
холодной, без заклинаний и мистических украшений, но тем более загадочной
в своем сверхчеловеческом могуществе.
Литература нового мира, даже чисто художественная, не была также для меня
ни отдыхом, ни успокоением. Ее образы были как будто несложны и ясны, но
как-то внутренне чужды для меня. Мне хотелось глубже в них проникнуть,
сделать их близкими и понятными, но мои усилия приводили к совершенно
неожиданному результату: образы становились призрачными и одевались
туманом.
Когда я шел в театр, то и здесь меня преследовало все то же чувство
непонятного. Сюжеты были просты, игра превосходна, а жизнь оставалась
далекой. Речи героев были так сдержанны и мягки, поведение так спокойно и
осторожно, их чувства подчеркивались так мало, как будто они не хотели
навязывать зрителю никаких настроений, как будто они были сплошные
философы да еще, как мне казалось, сильно идеализированные. Только
исторические пьесы из далекого прошлого давали мне сколько-нибудь знакомые
впечатления, а игра актеров там была настолько же энергична и выражения
личных чувств настолько же откровенны, как я привык видеть в наших театрах.