"Андрей Богданов. Тайны Московской Патриархии (Исторические расследования) " - читать интересную книгу автора

щеголя, любезного и щедрого боярина Федора Никитича Романова.
Родственник царицы Анастасии, с которой связывали временное смягчение
кровожадного нрава Ивана Грозного, выгодно отличался от сообщника тирана.
Низкое происхождение Годунова контрастировало со знатностью Романова,
имевшего множество родни и друзей в первых родах государства. Даже царь
Федор Иоаннович, любивший шурина, по сведениям литовского оршанского
старосты А. Сапеги, говорил Годунову перед смертью: "Ты не можешь быть царем
из-за своего низкого происхождения", - и указывал наследником Ф. Н.
Романова, прося его пользоваться советами Бориса.
Сапега сообщал гетману Криштофу Радзивиллу, что разные его информаторы
сходятся в одном: большая часть думных бояр и воевод стоит за Романова,
меньшие чины, особенно стрельцы и чернь, поддерживают Годунова, хотя на
корону претендуют также знатнейший князь Ф. И. Мстиславский и бывший видный
опричник Б. Я. Вельский, вернувшийся в Москву "со множеством" из ссылки.
Дворянин-летописец из Москвы записал, что патриарх Иов просил Федора
Иоанновича завещать царство Борису, но государь, умирая, назвал имя Ф. Н.
Романова. Немецкий наемник Конрад Буссов считал, что за Годунова просила
умирающего Федора Иоанновича царица Ирина, но тоже получила отказ в пользу
Романовых. Нидерландский торговый резидент в Москве Исаак Масса был убежден,
что перед смертью Федор "вручил корону и скипетр ближайшему родственнику
своему, Федору Никитичу, передав ему управление царством", а капитан охраны
Годунова Жак Маржерет утверждал, что в это время его хозяин вынужден был
красться к власти "так скрытно, что никто, кроме самых дальновидных... не
заметил этого".
В самом деле: патриарх Иов решительно пресек всякие действия по выбору
государя до тех пор, пока не истечет срок сорокадневного траура по Федору
Иоанновичу, убеждая всех в необходимости дождаться, пока в Москву съедутся
духовные чины, разбросанная по воеводствам знать и представители служилых
сословий. Любопытно, что эту же идею созыва представительного Земского
собора Маржерет замечает у Годунова. Литовские агенты простирали надежды на
то, что из-за выборов "будет жестокое кровопролитие", Западная Европа
полнилась самыми невероятными слухами: все хорошо представляли себе
последствия династического кризиса.
Россия по обыкновению пошла своим путем. Боярская дума была
парализована трауром, но Церковь не считала себя связанной сорокадневным
сроком. Поминая почившего государя в Успенском соборе, патриарх Иов
неутомимо напоминал народу о прекращении древней династии и ужасе
безвластия, в который погружалась страна. В самом деле - правитель не
выполнял своих функций (препоручив их Иову), приказные учреждения работали с
перебоями. С 20 января патриарх в окружении высшего духовенства, приказных
людей и горожан стал совершать шествия в Новодевичий монастырь к
царице-инокине Александре Федоровне, умоляя ее дать царя "на Московское
государство".
Как только истекло время траура, дьяк и печатник В. Я. Щелкалов дважды
произносил с Красного крыльца речи, убеждая народ, что присяга постриженной
царице недействительна, что Борис Годунов не может исполнять обязанности
правителя в то время, как готовятся выборы законного государя, что все
должны целовать крест боярам, которые позаботятся о сохранении порядка и
восстановлении самодержавия. Бояре, по словам Щелкалова, ни за что не
признают Бориса своим властелином.