"Евгений Богданов. Поморы (Роман в трех книгах, кн.1)" - читать интересную книгу автора

Но льды будто заколдовало: узкая, в три-четыре шага полоска воды меж ними
не уменьшалась. Елисей попробовал прикладом винтовки толкнуть обломок к
льдине, до опора была плохая, да и обломок крепко зажало. А потом начался
отлив, и льдина оказалась посреди разводья, словно утлая лодчонка посреди
озера.
Лишь на четвертые сутки к ночи непогода чуть поутихла. В черной пугающей
глубине неба проступили накрапом очертания Ковша. Холодно и недоступно
блестела над Елисеем Большая Медведица. Он глядел на нее, пока не
закружилась голова, потом с тоской прислушался к шуму ветра и совсем пал
духом. Ветер дул с зимнебережной стороны, с материка. Льдину уносило на
север.
Наступил пятый день, но и он ничего не изменил. Вконец выбившись из сил,
Елисей стоял, опираясь на винтовку, чтобы не упасть, и смотрел, смотрел
вокруг. Ни земли у горизонта, ни солнца, ни голубинки в сером мутном небе.
Ни паруса, ни пароходного дымка. В эту пору корабли в море не ходят.
Один во всем морюшке Белом...
А льдина таяла на глазах, раскачивалась, крошилась. Стоять уже стало
страшно. Елисей лег на лед. Посмотрел - тюлениху смыло волной. "Убил я
утельгу, и она меня с собой возьмет, - шептали губы Елисея. - Прощай,
дорогая женушка Парасковья! Прощайте, детушки Тихон да Родион! Прощайте
все..."
Еще несколько ударов лохматых, тяжелых зимних волн, и льдина опустела...
Кого море любит, того и наказует...

Юровщик Анисим, поняв, что Мальгин попал в беду, тотчас послал во льды на
спасение товарища две лодки, подвергая немалому риску всю артель. Долго
петляли лодки в разводьях, тащили их мужики волоком по льдинам, опять
спускали на воду и все кричали, стреляли, жгли факелы.
Но все понапрасну; слышали лишь хлопки далеких выстрелов. Вскоре лодки
сбились с нужного направления, искали совсем не там, где было надо. Шторм
усилился, льды грохотали, грозили гибелью лодкам. А в них - двенадцать
человек.
Старший поисковой партии Григорий Хват был человеком молодым, горячим и
отчаянным, однако и он, поразмыслив, решил не рисковать жизнью двенадцати.
Всю ночь зверобои угрюмо пробивались назад - на сигнальный костер, который
чуть-чуть мельтешил вдалеке, как крошечное пламя свечи.
2
Родька с Тишкой блаженствовали на теплой печи до тех пор, пока мать не
растолкала их:
- Сколько спать еще будете? Завтрак на столе!
Родька, высунув голову из-под овчинного одеяла, долго щурился на
низенькое, затянутое изморозью оконце. Февральское раннее солнышко
вызолотило ледяные узоры на стекле. Мать гремела сковородой у печи, пекла
овсяные блины. Широкая железная сковорода звенела тоненько, певуче. Родька
потянул носом, прищурился: вкусно. Толкнул локтем младшего брата Тишку:
- Мать блины печет. Слезай.
Сошли с печи на холодный, устланный домоткаными половиками пол, обули
валенки, поплескались у медного, подвешенного на цепочке умывальника - и
за стол. Родька, свернув горячий блин трубочкой, аппетитно уплетал его.
Тишка, наморщив лоб по-взрослому, сказал озабоченно: