"Евгений Богданов. Прощайте паруса (Роман в трех книгах, Поморы: кн.3" - читать интересную книгу автора

запил горькую. Пришлось искать другого.
И Панькин трудился по пословице: "Вразумись здраво, начни рано, исполни
прилежно", забывая о годах, о старой ране, которая тревожила его по ночам.
На сердце он не жаловался. Однако не вечно же ему стучать без перебоев. В
тот вечер, придя с заседания, Панькин почувствовал слабость во всем теле,
ноги неизвестно почему ослабли, подгибались в коленках, и он поспешил
раздеться да сесть. Жена встретила его привычной шуточкой:
- Заботушка мой пришел. Вот уж любишь позаседать-то! Хлебом не корми... -
Но, приметив на лице супруга необычную бледность и на лбу испарину,
смешалась и сменила шутливый тон на участливый: - Неможется тебе, Тихон?
- Да так... Устал.
- Выпей чаю да полежи - пройдет.
Однако не прошло. Ночью Панькин не мог уснуть, болело сердце. А под утро
ему и вовсе стало плохо. Он лежал на спине, тихонько вздыхал и морщился,
но не хотел беспокоить жену, которая, разметав на подушке волосы, словно
девчонка, сладко посапывала носом. Тихонько он вылез из-под одеяла, пошел
на кухню попить воды и там, потеряв сознание, упал. Жена вскочила,
перепугалась и стала приводить его в чувство. Очнувшись, Тихон Сафоныч
посмотрел на нее и стал подниматься с ее помощью.
- Что с тобой, милый? - чуть не плача, спросила жена.
- А и не знаю что...
- За фельдшерицей сбегать?
- Не надо. Прошло.
Голова была ясной, а сердце ныло, словно в грудь положили горячий уголек.
Фельдшерица, навестившая Панькина утром по просьбе жены, сказала, что у
него сердечная недостаточность и посоветовала Тихону Сафонычу полежать с
недельку, попринимать лекарства. Панькин обещал выполнять ее советы, но
едва фельдшерица ушла, отправился-таки в правление: ждали неотложные дела.
Жена настойчиво стала уговаривать его, чтобы расстался с должностью
председателя: "С тридцатого года в упряжке. Пора и на покой. Кончай свое
руководство!"
Она, конечно, была права. Он и сам понимал, что пора в отставку. Но опять
его засосали обычные заботы, и он стал забывать, как грохнулся среди ночи
на пол.
Но сердце вновь напомнило о себе. Панькин пролежал в постели полмесяца и
уже твердо решил: "Пора на покой. А то вынесут из правления вперед ногами".
Уйти в отставку не стыдно: двадцать восемь лет руководил хозяйством, делил
с рыбаками и беды и радости, не знал ни часа, ни дня покоя. И не напрасно:
колхоз окреп, не на пепелище придет новый работник.
В лихую военную пору, когда Панькин с горсткой людей, все больше женщин,
подростков да стариков, ловил рыбу и бил тюленя, казалось: вот свернем шею
фашизму и всем трудностям придет конец! "Только бы мир, а уж там!.." И
хотя никто не мечтал о молочных реках да кисельных берегах, даже
относительно легкого и спокойного житья все же не получилось. Война
подорвала экономику, не хватало то одного, то другого, то тут, то там
зияли прорехи. Недоставало и самого главного - людей, здоровых опытных
мужиков, каких было полно в селе до войны.
Потребовался добрый десяток лет, чтобы поднять хозяйство. Хоть и не сразу,
но стало лучше со снастями, продовольствием, промтоварами. Уже не было
нужды перевивать старые канаты, выбирая из мало-мальски пригодной каболки