"Людмила Богданова. Снег вершин." - читать интересную книгу автора

помянул Хатанскую деву, Лоиль не поняла, зачем. Но мать улыбнулась горькой
улыбкой: видимо, для нее в этом не было тайны. А нынче Лоиль не хочет
перерешать, даже если бы мать и добилась своего. Потому что есть Райнар.
Он есть, и у Лоили замирает сердце и подгибаются ноги. Но будет ли
что-либо? Она не скажет горбунье, что ненавидит ее, чтобы та не огневалась
и не открыла правду. Что ты мне нагадаешь, горбунья?..
- Не иди...
- Разве я опоздала?
- Нет...
Зачем же указывать мне, подумала Лоиль и, не оглянувшись, толкнула дверь.
Чтобы не раздумать. Ей всегда было тяжело входить сюда, воздух казался
спертым и плотным, со сладким привкусом тления. Хотя окна и были
распахнуты настежь, и в густо-синих и алых витражах сиял отблеск влажной
висящей над тополями звезды. Ветер трепал, ерошил сад, резные листья
обрисовывались на фоне неба, и сад был похож на лес. Запахи влажной зелени
и земли врывались в покой, мешаясь с ароматом белой наранхской сирени,
расставленной в плоских тяжелых чашах с наплавленным узором звезд и
цветов. Ковер, сшитый из шкур белых локайских лис, был брошен на мозаичный
пол у постели, ноги утопали в нем по щиколотку, прикосновения меха
доставляли блаженство, а шаги делались неслышными. А на постель глядеть не
хотелось. Едва взгляд поворачивал туда, у Лоили начинался спазм удушья. и
она неслась к окну, перегнувшись через подоконник, долго пила настоянный
на весенней листве воздух. А потом, стиснув зубы, обращалась к своим
обязанностям. Обязанности были несложны. Верховная чаще спала, и тогда
достаточно было сидеть подле нее, иногда подать воды, взбить подушку, и
Лоиль склонялась, тщательно пряча брезгливость. Когда же речь заходила о
делах, девушке приказывали уйти.
Брезгливость можно было и не прятать: верховная была слепа. Хотя иногда
Лоили казалось, что та видит тех, кого любит. И поворачивает взгляд на
огонь свечи. Но потом заглядывала в ее длинные глаза с неестественно
расширенными зрачками в яшмовых овалах радужки и понимала. что
заблуждается. Ей делалось страшно. Лицо верховной было похоже на
изуродованную шрамом маску, а руки, лежащие поверх одеяла - в них часто
приходилось втирать лекарства - иссечены тысячью мелких незаживающих
царапин. Лоили было отвратительно это и иногда казалось. что верховная не
может ни двигаться, ни говорить. Это была страшная, продлеваемая насильно
агония. А Райнар прикасался с нежной лаской к этим ужасающим рукам, к этой
маске лица - и ему не было противно! Лоиль не понимала его. До какого-то
дня он казался ей щенком, глупым и нахальным, хотя и был старше ее на год
и словно не замечал ее презрения. А она ходила и злилась на него. А
однажды, придя сюда, в этот покой. вдруг увидела его в луче света с
динтаром в руках, тяжелые рамы качались и луч плясал, и его темные, как
кора ореха, волосы отливали золотом, а лицо и вся тонкая вытянутая фигура
- как рисунок на старинных гобеленах. Бронза с розовым и текучий воск. А
голос чужой: взрослый, глубокий и бархатный. Он пел для верховной, как мог
бы петь его отец. Ничего не видя вокруг себя. Лоиль застыла, покачнувшись,
осознавая, что он похож на древнего северного короля, Предка, приведшего в
Двуречье их народ. И полюбила его.
"Ибо крепка, как смерть, любовь;
люта, как преисподняя, ревность;