"Владимир Осипович Богомолов. Иван " - читать интересную книгу автора

раздражением спрашивает мальчик.
- Знаю! Но ты будь! И помни всегда: ты не один! Помни: где бы ты ни
был, я все время думаю о тебе. И подполковник тоже...
- А Катасоныч уехал и не зашел, - с чисто детской непоследовательностью
говорит мальчик обидчиво.
- Я же тебе сказал: он не мог! Его вызвали по тревоге. Иначе бы... Ты
ведь знаешь, как он тебя любит! Ты же знаешь, что у него никого нет и ты ему
дороже всех! Ведь знаешь?
- Знаю, - шмыгнув носом, соглашается мальчик, голос его дрожит. - Но
все же мог забежать...
Холин прилег рядом с ним, гладит рукой его мягкие льняные волосы и
что-то шепчет ему. Я стараюсь не прислушиваться. Обнаруживается, что у меня
множество дел, я торопливо суечусь, но толком делать что-либо не в состоянии
и, плюнув на все, сажусь писать письмо матери: я знаю, что разведчики перед
уходом на задание пишут письма родным и близким. Однако я нервничаю, мысли
разбегаются, и, написав карандашом с полстранички, я все рву и бросаю в
печку.
- Время, - взглянув на часы, говорит мне Холин и поднимается. Поставив
на лавку трофейный чемодан, он вытаскивает из-под нар узел, развязывает его,
и мы с ним начинаем одеваться.
Поверх бязевого белья он надевает тонкие шерстяные кальсоны и свитер,
затем зимнюю гимнастерку и шаровары и облачается в зеленый маскхалат.
Поглядывая на него, я одеваюсь так же. Шерстяные кальсоны Катасонова мне
малы, они трещат в паху, и я в нерешимости смотрю на Холина.
- Ничего, ничего, - ободряет он. - Смелей! Порвешь - новые выпишем.
Маскхалат мне почти впору, правда, брюки несколько коротки. На ноги мы
надеваем немецкие кованые сапоги; они тяжеловаты и непривычны, но это, как
поясняет Холин, предосторожность: чтобы «не наследить» на том
берегу. Холин сам завязывает шнурки моего маскхалата.
Вскоре мы готовы: финки и гранаты Ф-1 подвешены к поясным ремням (Холин
берет еще увесистую противотанковую - РПГ-40); пистолеты с патронами,
загнанными в патронники, сунуты за пазуху; прикрытые рукавами маскхалатов,
надеты компасы и часы со светящимися циферблатами; ракетницы осмотрены, и
Холин проверяет крепление дисков в автоматах.
Мы уже готовы, а мальчик все лежит, заложив ладони под голову и не
глядя в нашу сторону.
Из большого немецкого чемодана уже извлечены порыжелый изодранный
мальчиковый пиджак на вате и темно-серые, с заплатами штаны, потертая
шапка-ушанка и невзрачные на вид подростковые сапоги. На краю нар разложены
холщовое исподнее белье, старенькие, все штопаные фуфайка и шерстяные носки,
маленькая засаленная заплечная котомка, портянки и какие-то тряпки.
В кусок рядна Холин заворачивает продукты мальчику: небольшой - с
полкилограмма - круг колбасы, два кусочка сала, краюху и несколько черствых
ломтей ржаного и пшеничного хлеба. Колбаса домашнего приготовления, и сало
не наше армейское, а неровное, худосочное, серовато-темное от грязной соли
да и хлеб не формовый, а подовый - из хозяйской печки.
Я гляжу и думаю: как все предусмотрено, каждая мелочь...
Продукты уложены в котомку, а мальчик все лежит не шевелясь, и Холин,
взглянув на него украдкой, не говоря ни слова, принимается осматривать
ракетницу и снова проверяет крепление диска.