"Владимир Богомолов. В кригере " - читать интересную книгу автора

за спиной, повернул голову, увидел и легким жестом левой целой руки сделал
отмашку - капитан, помедля секунды, исчез за плащ-палатками, не сказав и слова,
но одарив меня напоследок испепеляющим, полным неистовой гадливости или
отвращения взглядом. На меня, награжденного четырьмя боевыми орденами, офицера
армии-победительницы, поставившей на колени две сильнейшие мировые державы -
Германию и Японию, он посмотрел, без преувеличения, как на лобковую вошь...
Позднее, вспоминая, я предположил - и эта догадка сохранилась в моей памяти,
- что именно этот офицер столь напористо разговаривал повелительным хриплым
баритоном в другой половине кригера с командирами взводов, заявив одному, что на
нем "пахать можно", а другого уличив, что тот якобы прикидывается
"хер-р-рувимой, прынцессой на горошине" и настороженно осведомлялся: "Вы что -
стюдентка?.." - а затем впрямую навязывал сугубо женскую физиологию...
Меж тем подполковник, допив чай, отодвинул стакан и с удоволенным, как мне
показалось, видом посмотрел в лежавшую перед ним на столе мою анкету.
- Василий... Степанович... - негромко проговорил он, слегка улыбаясь
стеснительно и вроде даже виновато, - тут возникли элементы некоторого взаимного
недопонимания, и мне хотелось бы внести ясность... Академия, поверьте, никуда не
уйдет, и шансы попасть в нее у вас преимущественные! Набор будет и в следующем
году, но сегодня... Давайте оценим обстановку объективно, учитывая не только
личные интересы, но и государственные, как и положено офицеру... Армия сейчас
переживает ответственнейший период перехода на штаты мирного времени.
Ответственный и архисложный!.. К лицу ли нам оставить ее, бросить фактически на
произвол судьбы в такой труднейший момент?.. Сделать это даже мне, - он
приподнял от бумаг обтянутый черной лайкой протез на правой руке, напоминая о
своей физической неполноценности, -- не позволяют ни убеждения, ни совесть, ни
честь! И вам, надеюсь, тоже!
Он говорил спокойно, мягко, благожелательно или даже дружелюбно, чем тут же
снял, вернее, ослабил клешнившее меня внутреннее напряжение, хотя куда он клонит
и что за этим может последовать, я еще не сообразил. Между тем подполковник
после недолгой паузы спросил:
- Скажите, старший лейтенант... Ваше понятие о чести офицера?
- Честь офицера - это готовность в любую минуту отдать жизнь за Отечество! -
немедля ответил я.
...Сколько раз и в своей дальнейшей офицерской жизни я с великой
благодарностью вспоминал старика Арнаутова, еще осенью сорок третьего в полевой
землянке на Брянщине просветившего меня... соплегона, семнадцатилетнего
Ваньку-взводного, - с его слов я исписал тогда половину самодельного карманного
блокнотика разными мудрыми мыслями и потом выучил все наизусть. И позднее, в
послевоенной службе я неоднократно убеждался, что не только младшие, но и
старшие офицеры, в том числе и полковники, не знали и слыхом не слыхивали даже
основных первостепенных положений нравственных устоев, правил и законов старой
русской армии, хотя обычно любили поговорить о преемственности и "славных боевых
традициях". Сколько раз знание истин, известных когда-то каждому поручику или
даже прапорщикам, выделяло меня, возвышало в глазах начальников и
офицеров-однополчан...
- Готовность в любую минуту отдать жизнь за Отечество... - с просветленным
значительным лицом повторил подполковник и снова приподнял над столом обтянутый
черной лайкой протез. - Отлично сказано! Откуда это?
- Это первая из семи основных заповедей кодекса чести старого русского
офицерства.