"Владимир Осипович Богомолов. Зося " - читать интересную книгу автора

или Карева - о землях и пахоте, об урожаях, надоях и кормах. Беседовали они
спокойно и неторопливо, пока Стефан не поинтересовался тем, о чем нас уже
спрашивали и в других деревнях: будут ли в Польше колхозы и правда ли, что
всех поляков станут переселять в Сибирь?
Витька - он был родом из-за Омска, - как и обычно в таких случаях,
ужасно обиделся и оскорбился.
- Ты, Степа, говори, да не заговаривайся! - сбычась, рассерженно
воскликнул он. - С чужого голоса поешь! Тебе Сибирь что - место каторги и
ссылки?! Ты ее видел?.. Из окошка? Проездом?.. Да я свою Михайловку на всю
вашу округу не променяю! - потемнев от негодования, запальчиво вскричал он.
На всю вашу Европу!.. С чужого голоса поешь! От немцев нахватался?! Позор!..
Я за такие байки любому глотку порвать могу - учти!..
Стефан - он был заметно под хмельком, - ошарашенный столь внезапным
оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложив руку к груди,
растерянно бормотал «пшепрашам паньства» и, как мог, извинялся.
Остальные притихли, причем Зося с откровенной неприязнью смотрела на Витьку.
Ощущая немалую неловкость, я тоже молчал, и снова находчиво и удачно
вмешался Карев.
- Давайте выпьем за Михайловку, - весело предложил он, доливая в стакан
Стефану, - и за Новы Двур!
Я уже достаточно опьянел, но попытаться заговорить с Зосей все никак не
решался. Для смелости требовалось еще, и неожиданно для самого себя, взяв у
Карева графин, я наполнил бимбером свой стакан из-под браги.
Витька, все еще нахохленный после разговора о колхозах и Сибири,
посмотрел на меня с удивлением и очевидным недовольством, хотел что-то
сказать, но засопел и промолчал.
До того дня мне никогда не доводилось выпивать сразу столько водки, а
тем более неразбавленного самогона, и делать это, разумеется, не следовало.
Однако меня подзадорило высказанное ранее Стефаном замечание, что, дескать,
немцы слабоваты против нас - пьют крохотными рюмками, - на меня повлияло и
присутствие Зоей, и стремление обрести наконец смелость, необходимую, чтобы
заговорить с ней. Недовольство же Витьки показалось мне явно несправедливым
- да что, в самом деле, я хворый, что ли?!
Впрочем, отступиться было уже невозможно; я с небрежным видом - мол,
подумаешь, эка невидаль! - поднял стакан и, улыбаясь, бодро посмотрел на
Стефана и пани Юлию: «Сто лят, панове!..» Запомнилось, что пани
Юлия глядела на меня задумчиво и грустно, подперев щеку ладонью, совсем как
это делала моя бабушка.
Я знал понаслышке, что такое бимбер, и все же не представлял, сколь он
крепок, - настоящий горлодер! Я ожегся и поперхнулся первым же глотком, в
глазах проступили слезы, и, с ужасом чувствуя, что вот сейчас оконфужусь, я,
еле превозмогая себя, умудрился выпить все без остатка и, лишь опустив
стакан и заметив, что на меня смотрят, заметив внимательный и вроде
насмешливый взгляд Зоей, закашлялся и покраснел, наверно, не только лицом,
но даже спиной и ягодицами.
Мне сразу сделалось жарко и неприятно; я сидел стесненный, ощущая
ядреный самогон не только в голове, но и во всем теле, ничего не видя и не
замечая малосольный огурец и кусок хлеба, которые совал мне сбоку Стефан,
напевавший при этом:
Мы млодэи, мы млодзи,