"Вадим Бойко. После казни (документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

приходил к выводу, что, если бы не чистая случайность, незначительная
оплошность - и первый, и третий, и последний побег, по крайней мере один
из них, несомненно, удался бы.
Читатель спросит: как могло случиться, что меня шесть раз ловили и
все-таки не казнили? Дело в том, что на допросах я неизменно держался
одной и той же версии: меня везли в Германию, по дороге отстал от
эшелона.
Следователи обычно спрашивали: каким образом? Разве эшелон не
охранялся? На это у меня был заготовлен ответ: "Охранялся, но меня мучила
жажда, и, когда на одной из станций часовой зазевался, я выскочил из
вагона и бросился искать воду. Поезд ушел, а я, боясь наказания, к
властям не обращался... и побирался, пока не задержали..."
Конечно, выручало и то, что выглядел я совсем жалким мальчонкой. В
свои шестнадцать лет я выдавал себя за четырнадцатилетнего сироту,
вывезенного из оставленного всеми детского дома. Очевидно, я неплохо
играл роль забитого, несчастного беспризорника, у которого на уме было
одно: поесть. На допросах, как бы меня ни истязали, я твердо
придерживался этой версии и никогда не путался в показаниях. Фамилию,
разумеется, каждый раз называл вымышленную. Кроме всего, "сироте"
действительно везло.
Обычно попадался далеко от места побега, а производить тщательное
расследование через начальство многочисленных тюрем и лагерей, сверять
личность мальчишки у полиции не было ни времени, ни особого желания.
Проваландавшись со мной две-три недели, гитлеровцы спроваживали меня в
ближайший по месту концлагерь.
Шестой раз я был схвачен полицейскими в Силезии, близ города
Бойтена, и, как всегда, водворен в тюрьму. Однажды после двухнедельного
заключения нас вывели во двор, где уже была построена сотня
узников-русских. Началась процедура пересчитывания и выравнивания рядов,
мелькали резиновые дубинки тюремщиков, раздавались стоны и вопли узников.
Это продолжалось около часа. Наконец появилось тюремное начальство и
объявило решение прокурора: всех нас как преступников, не захотевших
работать на "Великую Германию", посылают на тяжелые исправительные работы
в шахты до победного завершения войны.
Колонну под усиленным конвоем вывели на улицу. Разглядываю узников,
с которыми отныне у меня общая судьба. Все они истощены, измучены до
предела, одеты в грязное тряпье, у большинства - следы от побоев.
Конец мая. Щедро светит солнце, пахнет молодой листвой и теплой
землей. Идем по улицам Бойтена, подставляя лица животворному потоку тепла
и света. От слабости и истощения кружится голова.
О том, что ожидает нас, думать не хотелось. Такова, видимо, природа
человека - он всегда надеется на лучшее.
В Бойтене было много заводов и шахт. Высоко в небе висели аэростаты
воздушного заграждения.
На площади, среди маскировочных щитов - длинные стволы зениток. На
лицах жителей - тревога, озабоченность, усталость. Как оказалось, авиация
союзников изредка, правда, но бомбила и Бойтен.
Всматриваясь в лица прохожих, я был уверен, что безошибочно отличу
среди немцев поляка. Польша была рядом. А среди поляков найдется,
наверное, не один, который ненавидит гитлеровцев и подаст руку помощи