"Андрей Тимофеевич Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотoва (Описанные самим им для своих потомков) " - читать интересную книгу автора

долгом искании иного не оставалось, как взять прибежище и обратить внимание
свое на одного унтер-офицера, родом из Германии и приехавшего за немногие
годы до того из Любека для принятия нашей службы. Прозвище ему было Миллер,
а впрочем, назван он уже был у нас на службе Яковом Яковлевичем, поелику у
нас всем иностранцам дают тотчас имена и отечествы. Богу известно, какого он
был роду, но только то мне известно, что он никаким наукам не умел, кроме
одной арифметики, которую знал твердо, да и умел также читать и писать очень
хорошо по-немецки, почему заключаю, что надобно быть ему какому-нибудь
купеческому сыну, и притом весьма небогатому и воспитанному в простой школе,
и весьма просто и низко.
Но как говорится в пословице, что "на безлюдье и сидни в честь",[32] то
в недостатке лучшего был отец мой и сему уже рад, ибо для первого случая
довольно уже было и его знаний, потому что читать и писать мог и он уже меня
научить, равно как и арифметике.
Таким образом назначен был сей иностранец мне в учители, взят в наш
дом, и я препоручен ему на руки. Для нас с ним отведен был особый уединенный
покоец, и он начал меня учить всему, что знал, вдруг, то есть читать, писать
по-немецки и самой арифметике понемногу.
Мне шел в сие время хотя девятый еще год, однако мои родители и сам
учитель были понятием моим довольны. Я очень скоро научился читать, а и
писать учиться мне немудрено было; но не столько я доволен был своим
учителем. Человек он был особливого характера, нрав имел строптивый и
своенравный, не мог терпеть никаких шуток, сердился и досадывал на всех за
сие, а сие и побуждало других еще более над ним смеяться, и тем паче, что и
собою был он очень дурен и губаст. Со мною обходился он не так, как хорошему
учителю должно, но так, как от неуча и грубого воспитания человека ожидать
можно, и нередко принужден я был претерпевать от него лихо и проливать
слезы.
Со всем тем и каков он ни был, но я за первое основание своего
немецкого языка и арифметики обязан сему иностранцу; он научил меня читать и
писать, но говорить научить был не в состоянии, а мучил меня только
вокабулами.[33]
Мы простояли в сем месте недолго, ибо как скоро наступила весна и трава
выросла, то велено было иттить полку нашему под Ригу и там сие лето стоять
лагерем. Итак, все наше стояние тут не продолжалось и трех месяцев: Богу
известно, на что производимы были полками такие марши и контрмарши и с
одного места перебивка на другое. Но как бы то ни было, мы принуждены были
повелению сему повиноваться, и в поведенное место в поход с полком в
непродолжительном времени и выступить.
Во время сего летнего похода, который в первый еще раз мне случилось
видеть, расстался я впервые и с моею матерью, ибо как отцу моему с собою ее
взять и в лагере при себе держать не годилось, то отпустил он ее вместе с
большою моею сестрою в деревню ее мужа во Псков, а меньшую мою сестру с
мужем - в их кашинскую деревню; меня же, как начавшего уже учиться, взял с
собою, и как с сего времени начинается новый период моей жизни, то я сим
письмо сие и кончу, сказав вам, что я есмь, и прочая.

В ЛАГЕРЕ И ВО ПСКОВЕ ПИСЬМО 7-е

Любезный приятель! Первое расставание с моею матерью и со всеми родными