"Андрей Тимофеевич Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотoва (Описанные самим им для своих потомков) " - читать интересную книгу автора

особливо как вскоре потом началась у нас война с шведами,[22] и отец мой,
идучи в поход с полком своим на галерах, принужден был отпустить нас в
деревню из Эстляндии. Мне шел тогда уже пятый год, а большой моей сестре
восемнадцатый, а другой - тринадцатый, ибо первая родилась в 1725, а
другая - в 1730 году. Я был самый меньшой и действительно последний.
Что касается до начала воспитания моего по отнятию от кормилицы, то
было оно обыкновенное. Превеликая нега следует всегда за любовью, которую
матери имеют к своим детям. Мать моя крайне меня любила и не оставляла
всяким образом нежить, через что допустила вкорениться во мне многим худым
привычкам. Упрямство было первое, которое тогда корень свой и пустило,
умалчивая о прочих. Блаженны дети, о коих родители их в самом младенчестве о
них пекутся и о исправлении их нравов старание прилагают.
Что касается до того пункта времени, с которого начал я сам себя
познавать и сколько-нибудь помнить, то не могу оной в точности означить, а
только то знаю, что до 1744 года память моя была еще мала и беспорядочна. Я
хотя и помню много кой-чего бывшего до сего времени, но без всякой связи и
все клочками, и только то, чему случилось тверже впечатлеться в мою память,
как, например, памятую я, как сквозь сон, как мы с полком стояли в Наровске
и как я езжал тут в салазках на козле для принимания будто от комиссара
жалованья, и получал по несколько копеек; так же как мы с меньшею сестрою
однажды в отсутствие родителя забрались в его комнату и возжелали
посмотреть, как идут карманные часы его, но были столь неосторожны, что,
оные уронив, разбили на них стекло, и как сестра моя за то принуждена была
терпеть наказание, да и меня едва было не высекли. Также памятно мне, как мы
стояли в эстляндском местечке Гапсале[23] в одном каменном доме, которого
образ и фигуру как теперь вижу, и как случалось мне тут быть в одной пустой
немецкой кирке и видеть несогнившее тело одного человека, погребенного лет
за сто и о котором говорили тогда, якобы он был проклятый. Далее, как я тут
зимою с родителями езжал по городу кой-куда в санях в гости и сматривал на
бывшую тогда на небе звезду с хвостом или комету и пр., но когда что было и
что за чем последовало, того никак в памяти моей сообразить не могу.
Наконец, вскоре по возвращении полку нашего из шведского похода и по
заключении с короною шведскою мира,[24] воспоследовала в государстве нашем
вторичная всему народу перепись, или вторая ревизия.[25]
При сем случае отца моего определили ревизовать Псковскую провинцию.
Итак, принужден он был оставить полк и во Псков отправиться, куда к нему и
мы из деревни приехали.
Но как с самого сего времени началась моя память, и я уже помню все
происходившее порядочно, а не так, как прежде, клочками, то окончив опять
мое письмо, сделаю чрез то некоторое отделение и, пожелав вам всех благ,
остаюсь и прочая.

ПРИ РЕВИЗИИ ВО ПСКОВЕ ПИСЬМО 5-е

Любезный приятель! В последнем моем письме остановился я на том, что
отец мой определен был ревизором во Псков и что мы туда к нему из деревни
приехали. Теперь, продолжая повествование мое, скажу, что во время сего
пребывания нашего во Пскове у ревизии происходили с нами многие разные
приключения. Не успели мы из деревни приехать, что случилось в 1744 году,
как одним нечаянным случаем лишился было я моей матери. Она была очень слаба