"Полина Бон. Записки фотомодели (Стразы вместо слез) " - читать интересную книгу автора

Это я должна лежать на месте Виктории Дольче. Ведь именно мне
предназначались пули в ее пистолете, похожем на игрушку... Но сегодня,
кажется, повезло мне. Или не повезло... (Об этом я подумаю позже.)
Когда я слышу или читаю, как какой-нибудь пропитой и заношенный, как
старый свитер, дядя или мадам со следами увядшей красоты убиваются по поводу
ранней смерти известного актера, певца или художника, я испытываю смешанное
чувство жалости и восхищения. Причем восхищение у меня вызывает смерть, а не
старые гундосы, которые апатично пережевывают слова про "безвременный уход"
и "недоделанные дела". Когда умирает кто-то молодой и талантливый, ко мне на
время возвращается вера в Бога и Высшую справедливость. Значит, Он все-таки
все видит и Ему не чуждо сострадание! Кем были бы все эти гениальные певцы,
актеры и художники, не прибери их Господь - в двадцать, тридцать, сорок лет?
Такими же спившимися маразматиками, как те их друзья и коллеги, которые
теперь скорбят об их смерти! Уродливыми стариками с прогнившими мозгами и
разложившейся печенью! Какая космическая ирония есть в том, что живые трупы
обливаются соплями и слезами, оплакивая тех, кто ушел из их жалкого
выморочного мира. И какая зависть слышится в их словах! Ранняя смерть - это
как Божественный "Оскар" или Пулицеровская премия Всевышнего.
Но моя подруга Виктория Дольче так не считает. Она верует во всемогущую
Пластическую Хирургию и в волшебную силу Индустрии Красоты. Виктория Дольче
хотела бы пребывать в своем теле вечно, меняя по мере надобности органы на
запчасти новых, более совершенных моделей. У Виктории Дольче есть только ее
совершенное тело мальчика-подростка с узкими бедрами, выпирающими
подвздошными костяшками и упругим животиком, извивающимся, как тело
анаконды. И если оно вдруг исчезнет, от моей подруги ничего не останется.
Виктория, сама того не зная, является самой последовательной сторонницей
материализма. Поэтому она очень боится смерти. И сейчас, распластавшись на
полу, как лабораторная мышь, она дергается и всеми силами цепляется за края
все расширяющейся черной ямы, которая засасывает ее в свою бездонную
глубину...
Поднимая голову от паркета, к которому она пришпилена невидимыми
булавками смерти, Виктория Дольче посылает в мою сторону надсадный и
неровный, как края рваной газеты, звук. На языке раздавленного таракана этот
звук означает примерно следующее: "Я исчезаю. Мне страшно. Подойдите ко мне
кто-нибудь". Божьи твари на пороге смерти удивительно быстро учатся понимать
общий для всех божьих тварей язык. Не то что в дни своей "полной драйва"
жизни!
Повинуясь этому зову, я ползу к телу Виктории Дольче, чтобы подарить ей
прощальную улыбку. Мои колени разъезжаются на рассыпанных канапе, икре,
пирожках с фуа-гра, волованах в форме толстеньких мужских членов с
креветочным муссом, свежей клубнике. Если включить фантазию, то можно
представить, что я ползу не по полу, а по роскошному огромному столу на
пиршестве у какого-то жизнелюбивого божества. Я - главное блюдо, которое по
замыслу шеф-повара должно само заползать в рот. Но сегодня моя фантазия вряд
ли мне пригодится. Все происходящее и без того исполнено оригинально и с
выдумкой.
Виктория Дольче протягивает ко мне руку с идеальными ногтями,
сделанными в процессе ежедневных обязательных процедур в "Nail Room". ("Nail
Room" - это как церковь для истовых светских львиц.) Как будто она лежит не
на залитом собственной кровью паркете, а на золотом песке острова Святого