"Марина Бонч-Осмоловская. Рождественский романс" - читать интересную книгу автора

скоростью. - Куплю хорошую машину и поеду, как они. На дороге нужно быть
первым".
А вот и знак - шоссейка впереди. По ней Ганс быстро докатит до границы
и наверстает уже сорок пять потерянных минут. Вот показался мост - там
построена новая дорога. Ганс проскочил под мостом и, обомлев, встал на
обочине. Мост был и дорога была, но на месте въезда на нее вздымались
заметенные снегом горы щебня и песка! Ее еще строили - но она уже
красовалась на карте. Заблудился! Потерялся! Ганс выскочил из машины, ткнул
указательным пальцем в ближайшую кучу песка и, не сводя с нее пальца,
затопал ногами. С дороги ему гуднули, что-то крикнули, но Ганс не слышал. Он
скакал около машины, ругаясь и поднимая руку все выше, пальцем указывая всем
на эту самую свинскую в мире работу. "Сломалось! Сломалось!" - вопил Ганс,
заваливаясь в умственный хаос. Нет ничего невыносимей, чем свиньи, которые
нарушают правила! И не нарушают, а даже не хотят их устанавливать! Гансовы
налитые, хорошо натянутые щеки вдруг одрябли и затряслись, как у папы. "В
суд подам!" - грозно вскричал он и еще тверже ткнул пальцем в проклятые
кучи. Напоследок указал на саму дорогу, на снег, на щебень и на мост. Полез
в машину.
"Все из-за этого объединения! Сколько денег вбухали в Восточные земли,
а ведь коту под хвост! - Ганс, хмурый, как туча, думал о том, сколько платит
он сам и всякий немец с каждой получки на восстановление. - Из-за них и
марка падает... - Не мог Ганс привыкнуть к евро: - Марка - старые, солидные
деньги, на них были хорошие немецкие лица... А эти евро? - годятся
каким-нибудь итальянцам, французам... нет у них своего лица! Все становится
хуже... - горевал Ганс, - беспорядок появился, даже с дорогами. Вот и карту
испортили..." - он в отчаянии разглядывал сиротливо заметенные кучи, на
которых никто не копошился, никто не строил...
Деваться некуда. Дороги нет. Надо ехать назад и там пробираться по
новому плану. Это Ганса скосило - он почувствовал, что невыносимо голоден. И
то подумать: около двух часов прошло, а он еще не закусил! Когда они семьей
путешествовали в Кельн, их за три часа высаживали три раза - заморить
червячка.
Ганс зашел в кафе. Турецкое кафе, и за стойкой турки. Ганс весь
подобрался. Но дешево... Их донеры с кебабами он есть не будет. Ему принесли
жареных сосисок и глубокую мисочку горчицы. "А это обученные турки, -
подумал Ганс, осмотрев количество горчицы, потом настороженно оглядел двух
парней, весело болтающих за прилавком. - Еще на турецком говорят..." Один из
них что-то жарил, другой говорил, руками размахивал. Вообще-то Ганс ничего
против иностранцев не имеет, у него их полный дом, сорок квартир
гостиничного типа. Но там другие иностранцы... там знакомые, Ганс к ним
привык. А эти - настоящие иностранцы. Особенно они отца донимают и всех
старших: тетушек, дядюшек. Ганс отвел глаза и слегка повернулся на стуле в
другую сторону. А молодежь, племянники, думал он, легче это переносят. Хотя
Ганс, когда мальчишкой был, тоже терпимо относился, а с возрастом ему стало
труднее. Отец ворчал: пускают в страну всех без разбору, они не могут найти
работу и садятся нам на шею. А Герхард думает, что надо делать, как
англичане и американцы: брать только специалистов, чтобы они не учились за
немецкий счет, а одну прибыль стране приносили. Отец с ним не согласен. Он
специалистов боится: кто же, говорит, даст иностранцам хорошую работу - ведь
они у немцев хлеб отобьют! А Герхард считает, что от этого только дело