"Юрий Бондарев. "Простите нас!"" - читать интересную книгу автора

здесь старое, знакомое, неповторимое.
"Вот он, домик... Витьки Снегирева! Да, да! Дом N_5". Этот номер с
фонарем едва виден был сквозь плотные ветви деревьев, и Павел Георгиевич
даже удивленно улыбнулся, сдвинул шляпу на затылок. И, тут же почувствовав
мгновенную нерешительность, поднялся на ступеньки старенького, скрипучего
крыльца, нагретого солнцем; запахло сухим деревом.
Его встретила пожилая женщина. Он не знал ее. "Нет, Снегиревы здесь
после войны не живут, уехали все. Может, запамятовала, но вроде бы они в
Свердловске. Кажись, сын у них - директор завода. Два года назад в отпуск
приезжал. А вы кто будете, гражданин? Сродственник им или как?"
Павел Георгиевич, слушая, снял шляпу, теребил ее в руках; наконец,
поняв все, досадливо пробормотал невнятные слова: "Да, дальний
родственник" - и с едким чувством горечи и какого-то обмана тихо спустился
с крыльца.
Куда идти? И все-таки он не терял еще надежды найти кого-либо, узнать о
ком-нибудь, он хорошо помнил, не выпускал из памяти островерхую крышу
аптеки в дальнем конце улицы и рядом домик под тополями, где когда-то жила
Вера.
Однако к этому дому, видневшемуся за вывеской аптеки, он подходил с
такой опаской, робостью, с таким внезапно поднявшимся в нем волнением, что
пришлось остановиться на углу под тополями, справиться со сбившимся
дыханием. Неужели он еще любил ее? Не понимал, что владело им, женатым и
семейным человеком, - возможно, мгновенное чувство острого сожаления, что
все получилось как-то не так, возможно, воспоминания о тех первых
ощущениях мелькнувшего давным-давно счастья.
Он вытер пот со лба, нажал кнопку звонка. И ждал, опять теребя пальцами
шляпу, преодолевая неуверенность.
Постаревшая Верина мать (он тотчас узнал ее, но она не сразу узнала
его: "Боже мой, Павлуша, ты ли это? Приехал, Павлик?"), нелепо суетясь и
виновато извиняясь за беспорядок в комнате, усадила его на диван и стала
слишком поспешно расспрашивать и одновременно говорить, что "мы слышали,
все знаем, как ты далеко пошел", а он, едва понимая ее, с нетерпением
ожидая, когда она кончит задавать вопросы, спросил наконец запнувшимся
голосом:
- А где Вера?.. Где она?
- Ве-ера? - Она странно посмотрела на него. - Вера? - повторила она
тише и отвернулась, подняла руку, точно загораживая лицо.
Ему стало душно.
- Где она? - почти шепотом повторил он.
- Разве ты не знаешь, Павлуша? Нет Веры... Нет Веры... Она ведь на
войне санитаркой...
- Не может быть, - растерянно и глухо сказал Сафонов.
Потом он помнил: Верина мать, провожая его, все смотрела ему, казалось,
в самые зрачки текучим, задумчивым взглядом и повторяла грустно:
- Как жаль, как жаль!.. Вы вместе росли...
Сафонов ощущал себя окончательно разбитым. Он теперь не знал, куда
идти, кого искать, и совсем бесцельно зашел в летнее кафе на углу. Было
жарко и все так же душно, не хотелось есть, но, когда подошел официант, он
заказал две бутылки пива, долго сидел в шуме, бестолковом говоре под
теневым зонтиком, устало глядя на город, весь зеленеющий акациями, южный