"Юрий Бондарев. Юность командиров (про войну)" - читать интересную книгу автора

писать, но была и другая причина. По вечерам, возвращаясь из училища,
Василий Николаевич часто запирался в своей комнате и долго ходил там из
угла в угол, но порой и ночью из-за стены доносились его равномерные шаги,
чиркали спички - и тетя Глаша не спала, слушая эти звуки в тишине дома.
Утром же, когда она входила в его опустевшую, застуженную комнату,
подметала, вытряхивала из пепельницы окурки, везде - на столе, на
тумбочке, на стульях - лежали книги с мудреными военными заглавиями, меж
раскрытых страниц темнел папиросный пепел. О чем он думал по ночам?
Раз во время этой утренней уборки из середины одной книги выпала
крохотная, уже пожелтевшая от времени фотокарточка; на обороте детским
круглым почерком было написано: "Родной мой, я всегда тебя буду помнить".
Тетя Глаша, охнув, опустилась на стул и заплакала - это была Лидочка,
покойная жена Василия Николаевича: с тонкой шеей, большеглазая, с наивной,
смущенной полуулыбкой, которая как бы говорила: "Не смотрите на меня так
пристально, я не хочу улыбаться", - это совсем детское лицо поразило ее. И
целый день тетя Глаша думала об этой улыбке, об этой тонкой ее, слабой шее
и даже несколько раз доставала и смотрела на маленькую зеленую пилотку со
звездочкой, которая лежала в чемодане у Василия Николаевича, хранимая им.
Это было все, что уцелело от жены его; сама она осталась в далекой Польше,
на высоте 235, возле незнакомого города Санок.
Тетя Глаша никогда не видела ее живой, никогда не слышала ее голоса -
знала только, что она была военной сестрой и работала в каком-то
медсанбате, где Василий Николаевич познакомился с ней.
"Господи, - прижимая руки к груди, думала она в тот день, когда увидела
фотокарточку, - ведь совсем ребенок. Зачем ее убили?"
Но Василий Николаевич ничего не говорил о своей жене; и когда Валя
настойчиво просила его что-нибудь рассказать о ней, он лишь хмурился,
отвечая: "Все прошло, Валюша".
Но, очевидно, ничего не прошло.
Недавно к ним зашла молоденькая медсестра из госпиталя, и, когда Валя
представила ее: "Это Лидочка", Василий Николаевич быстрее, чем надо, пожал
ее протянутую руку; и тете Глаше показалось, в глазах его толкнулось
выражение невысказанного вопроса. "Очень приятно, Лидочка", - сказал он и
произнес слово "Лидочка" так медленно и ненадежно, что эта медсестра,
покраснев, спросила: "Вам не нравится мое имя?" Он посмотрел на нее
странно и ответил, что имя это очень ей подходит, и ушел в свою комнату,
извинившись.
В Новый год он не пошел на вечер в училище, наверно, потому, что ранним
утром принесли письмо. Тетя Глаша вынула белый треугольничек из ящика,
шевеля губами, прочитала на штемпеле: "Проверено военной цензурой", - и
крикнула радостно:
- Васенька!
А он вышел с намыленной щекой, без кителя, в нижней рубашке, взял
письмо и тут же, держа еще в руке помазок, прочитал его; и впервые вдруг
крепко выругался вслух - видимо, забыл, что рядом стояла тетя Глаша.
- Убило кого? - спросила она упавшим голосом. - Товарища твоего?
- Да... старшего лейтенанта Дербичева. Какой парень был - цены ему
нет!..
И тотчас же ушел к себе, слышно было - затих, а когда теперь он лежал
на диване, весь день не выходя из дому, и когда говорил о доброте, тетя