"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

мы разной крови. Мы - чужие".
И чувствуя это, все более убеждаясь в том, что после возвращения в
Москву его уже перестало что-либо особо поражать в новой жизни, он с
сожалением на секунду подумал о желании примирения всех, кто, не зная один
другого, зажегся злобой, но только сказал безразлично:
- Слабак оказался. Мышь.
- Кто? - спросил молоденький студент с нервным взглядом. - Вы кого
имели в виду?
- Пиджак. - И заметив на пареньке затсрханный пиджачок, сидевший на нем
как-то неуклюже, косо, Александр добавил: - Тебя не имел в виду. Говорю о
светлых пиджаках тылового предназначения, сшитых в папиных ателье.
- А ваш Кирюшкин? Ему можно?
- На нем пиджак черного цвета, сшитый не в ателье. Он завоевал и фрак,
мальчик.
Возле передней образовалась толпа из студентов, раздавались
взбудораженные голоса, среди которых выделялись возмущенные вскрики
маленькой брюнетки: "Это невыносимо! Нас оскорбляют! Над нами издеваются!"
И водоворотом крутились вблизи толпы танцующие, с мимолетным
любопытством прислушиваясь к голосам.
В это время к столу подошел Кирюшкин, тихонько напевая: "На палубу
вышел, а палубы нет", - он, казалось, не интересовался тем, что происходило
у двери передней, он был в отличном расположении духа, чистейшая рубашка,
расстегнутая на сильной шее, сверкала белизной, придавала ему беспечный
праздничный вид. Кирюшкин, обнимая, оперся на плечи Логачева и
Твердохлебова.
- Налейте, братцы, рюмку водки. Чокнемся за жизнь.
С усердием ему налили через край. А он из переполненной рюмки отлил в
стакан Твердохлебову, сказал:
- Значит, еще любите, черти, - чокнулся со всеми, выпил и, не
закусывая, спросил: - Кто тут и что нахрюкал, подняв панику в тылу? Визг,
как в румынском бардаке.
- А, чепуха! - сказал Александр.
- Чистоплюй московский, хмырь тыловой, - пояснил Логачев с угрюмой
деловитостью. - Девица - истеричка, ровно из трофейного фильма. Была
провокация. Чистоплюю никаких оскорблений не нанесено. Даже о трех буквах
сказано не было русским языком. Ни-ни, пальцем никого не тронули.
- Ладно, ребята, давайте покурим, - Кирюшкин щелчком раскрыл золотой
портсигар, которым так интересовался некий Лесик, запомнившийся Александру
паренечек в кепочке, с бледным младенческим пухлощеким и в то же время
старческим лицом, приходивший со своими дружками к Кирюшкину в голубятню
Логачева. - Разглагольствуете, как в академии. Без мата. Знаю, что ваши
языки не положить на вешалку, - сказал он без упрека, предлагая каждому
портсигар, набитый дорогими папиросами. - Но лучшая тактика - не наводить
панику среди мелюзги. Должны помнить, что это хата культурная, мы, так
сказать, в интеллигентном обществе, поэтому - держать себя чинно,
благородно, как говорится. Боже, положи молчание устам моим... Даже если
задирается какая-нибудь моль. Здесь мы гости. На улице разрешается бить
морды как чайную посуду. Здесь - терпение. В норме, конечно.
- Так бы и врезал ему по фронту, чтобы заикал от радости, - сказал
обещающе Твердохлебов, огромными пальцами пытаясь ухватить и никак не