"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

Стало слышно шершавое движение в темноте, задавленный перхающий кашель,
потом зашлепали по полу босые ноги, и возникло возле раскладушки какое-то
дуновение теплоты, запаха голого тела, шепот, тот же робкий, прерывистый от
перехваченного дыхания:
- Александр Петрович, поймите, я хотел бы...
- Вы что, на полу, что ли, сидите? - досадливо спросил Александр. -
Если хотите говорить по-мужски, садитесь на раскладушку, а не торчите на
полу.
- Нет, что вы, не в этом дело, мне удобно на корточках, я не
избалованный жизнью человек. Ваш отец, мой друг, считал меня за чудака, но
любил, а я глубоко уважал его и вашу мать, Анну Павловну, поэтому я уважаю и
вас, Александр Петрович, и мне не безразлично ваше отношение...
- Да о чем вы в конце концов? - нетерпеливо перебил Александр,
догадываясь, о чем намеревался говорить Исай Егорович, не видя его, только
неприятно чувствуя его по теплу, запаху и дыханию. - Какое отношение? К
кому? К вам?
- Нет-нет, - захлебываясь, заговорил Исай Егорович и задвигался где-то
рядом у раскладушки в нервном возбуждении. - Я не о себе... Вы можете ко мне
относиться с предвзятостью. Я могу вызывать несимпатию, да, да, я другого
поколения... отживающего... я чудак, но я никого не предал... и не предал
вашего отца в тридцать восьмом году. Когда меня вызывали. Боже, Боже, тогда
было поголовное предательство. Тогда интеллигентный человек на Лубянке мне
говорил, угощал чаем, и какое-то печенье даже было. Он говорил таким
приятным голосом: нам нужны предатели, чтобы самим очиститься... чтобы
очиститься всему народу. И убеждал, что таков был Иуда, он взял на себя все.
И теперь прощен и понят многими. Понимаете, понимаете? И говорил, что с этой
верою невозможное станет возможным... Я не предал, не предал вашего отца, и
он это помнил... до своей гибели... И это знала Анна Павловна...
Он задышал ртом, в волнении ему недоставало воздуху, но по-прежнему не
видно было ни его лица, ни плеч, ни рук; сидя на полу перед раскладушкой, он
весь сливался с мраком комнаты, и иногда, на короткий миг, что-то
фосфорически светилось и гасло вблизи кровати: то ли глаза, то ли зубы Исая
Егоровича; в этом бредовом бормотании его было крайнее возбуждение, близкое
к припадку сумасшествия, и Александр сказал:
- Договаривайте все, Исай Егорович, только спокойней.
- Только выслушайте, выслушайте меня до конца, не прогоняйте, -
заговорил Исай Егорович, заглатывая слова. - Я хочу искренне,
чистосердечно... чтобы вы не составили обо мне неправильного... простите,
ложного представления... За три дня до смерти... до кончины вашего отца...
мне разрешили... я был целый час в госпитале. Мы разговаривали. Он
чувствовал себя плохо. Рана в груди мучила его. И удушье приносило
страдание. Он еле говорил. Он уже предчувствовал... и когда прощались, вдруг
сказал мне: "Если что, не забудь Аню, помоги". Поверьте, это было за три дня
до гибели Петра Сергеевича. Наверно, о последней встрече со мной он
рассказал и Анне Павловне...
- Почему вы так решили? - спросил недоверчиво Александр.
- Когда бомба попала в школу и привела в негодность наш дом, я зашел
проведать Анну Павловну и не скрыл квартирную беду, а она сказала, что я
могу пока жить в комнате Петра Сергеевича...
- Выходит, не вы помогли матери, а она вам?