"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

здесь, дома, без войны сдавали нервы и он стал бездумно рисковать, больше,
чем в разведке? Что все-таки толкало его на это? Тоска по прошлому?
Одиночество? Разочарование после возвращения домой?
В полутемном подъезде Александр остановился, покрутил в руках сверток,
соображая, что делать с ним. Потом вышел из прохладной полутьмы на улицу,
сплошь тихую, налитую зноем, завернул во двор, тоже пустынный, умертвленный
пекущим солнцем. Тут он нашел помойную яму сбоку сараев, не колеблясь,
приподнял крышку и бросил в зловонное нутро, в кишащее червями месиво
завернутую в газету малокалиберку.

Глава пятая

К концу долгого летнего дня он не знал, что делать с собой - то ли
окунуться опять в хаотическую толчею Дубининского рынка с его криками,
руганью, пьяным хохотом и пьяной пляской под гармонь в людской гуще, с
распаренными хорькообразными мордами спекулянтов, напористо снующими в
толпе, с развратно подведенными глазами дешевых проституток, покуривающих у
стен пропахших мочой ларьков, с фальшиво-азартными картежными играми,
навязчивым гаданием и слепыми шарманщиками, то ли шататься по Замоскворечью,
по его переулкам и тупичкам, по Овчинниковской, Озерковской и Шлюзовой
набережной, то ли зайти в кинотеатр на дневной сеанс наугад попавшегося
фильма, "взятого в Берлине в качестве трофея", или дойти через пышащую жаром
асфальта Серпуховскую площадь до Парка культуры, где веяло свежестью от
прудов, сесть на скамью под огромными липами на берегу и здесь, у зеленой
воды, думать о каком-то золотом времени, счастливом, навсегда утраченном
утре, о какой-то отепленной весенним солнцем школьной стене, вблизи которой
он и кто-то еще с ним, неизмеримо теперь далекие, сидят в полукруге перед
футбольным мячом, многие из тех, с кем он был в отношениях юности, верной,
чистой, хотя и соперничающей, но во всех смыслах товарищеской, ибо никто не
прощал ни трусости, ни предательства, ни мелкого фискальства "маменьких
сынков", как называли их тогда в школе, может быть, потому, что отличались
они, домашние мальчики, аккуратными костюмчиками, выглаженными курточками,
чистыми ногтями; кроме того - завернутыми в бумагу бутербродами на завтрак и
добросовестно выученными уроками. Он рос в Замоскворечье, признавал
неписаные нравы задних дворов и голубятен, и опрятная старательность и даже
тщательно причесанные волосы вызывали у Александра и его окружения
неизбывное презрение. Его уличной свободе голубятника завидовали безмолвной
завистью, а он снисходительно принимал подсказки по алгебре и геометрии, но
всегда брал верх по географии и истории, самолюбиво отвергая и вместе уважая
тех в классе, кто мог знать больше его.
Он, вернувшись, оказался в пустоте.
В тот месяц - жаркий июль сорок первого года, когда их всех, едва
сдавших экзамены за девятый и десятый классы, через райком комсомола
призвали на рытье окопов под Смоленском, он не мог на секунду предположить,
что сама судьба окажет ему величайшее предпочтение - из всего класса она
оставит его в живых. Наверное, это было не точно: кто-то числился в живых из
его одноклассников, но где они? В плену? В других городах? В Москве он не
нашел их. Но не все было оборвано со школой, потому что в первые дни своего
возвращения он зашел в райком комсомола за какой-то справкой для
домоуправления и тут узнал, что несколько одноклассниц оставались в Москве,