"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

в пылающих пожаром ветвях, провожая накаленный день, встречая прохладу
вечера, быстро переходящего в ночь. И кое-где во дворе зажигались огни в
окнах.
А отец плескался, фыркал под карагачем, гремел носиком рукомойника,
азартно крякал, и свежесть, здоровье, веселая сила исходили от этого плеска
воды, от этих звуков, от того, что мать, смеясь, стояла рядом с полотенцем и
озорно похлопывала его по спине, говоря: "Купанье молодого бегемота в озере
Чад. Вуа-ля ту" (все).
Мать кончила Оренбургскую гимназию, прилично знала французский язык,
порой по вечерам читала сохраненную до сих пор подшивку дореволюционного "Мё
журналы", но только, пожалуй, в шутку употребляла отдельные слова, знакомые
и отцу, и Александру.
В начале тридцатых годов отца перевели в Армавир, главным инженером
маслобойного завода, затем через год в Москву на должность директора
техникума.
Он хотел сегодня продать на Дубининском рынке великолепный немецкий
компас, сияющий стеклом, как начищенное зеркало, с широким ремешком, с
такими чутко вибрирующими черно-красными стрелками, что глаз от них нельзя
было оторвать. Но компас вертели в грязных пальцах со срезанными до
основания ногтями какие-то подстриженные челочкой прыщавые пацаны, глазели
пустыми глазами карманников на стрелки, на небо, определяя, вероятно, где
находится этот север, и Александр бесцеремонно вырывал компас из их рук,
ругаясь сквозь зубы: "Проваливай, хватит".
Он не продал компас, не купил на вырученные деньги буханку хлеба (батон
белого), как надеялся, и, войдя в комнату, где мать лежала на кровати,
полузагороженной шифоньером, сказал виновато:
- Как вы чувствуете себя, мама?
- Перестань, Сашенька, - отозвалась она тихо и протяжно. - Ты опять
меня на "вы". Неужели ты отвык от меня?.. Я прекрасно себя чувствую. Ну а
что у тебя?
Он не мог бы точно объяснить себе, почему он обращался к матери на
"вы", почему он стеснялся ее: быть может, действительно отвык за эти годы
или неловко было от своей грубоватой силы, корявых, не раз обмораживаемых в
разведке рук, обмороженных щек, имеющих лиловатый оттенок, который раздражал
его по утрам в минуты бритья. Его раздражал в зеркале и собственный взгляд
вблизи, взгляд будто чужого, незнакомого человека, прямой, твердый,
насмешливый, готовый к мгновенному сопротивлению. Его смущал свой резковатый
голос и, разговаривая с матерью, он снижал его до неестественного звучания и
краснел от неловкости, замечая, как мать порой разглядывала его мягкими
карими глазами, некогда так молодо и ярко блестевшими. Ему мнилось, что она
искала в нем что-то напоминающее отца и, найдя родственное сходство или не
найдя, отворачивалась, вздыхала неслышно.
- Завтра у меня будут деньги, мама, - сказал Александр негромко и снял
китель, повесил на вешалку возле двери. - Есть не хочу, перекусил с
фронтовыми ребятами в забегаловке.
- И немножечко согрешил? Да? Я вижу по глазам. Они у тебя не лгут.
- Чуть-чуть, мама, выпили. Когда мы встречаемся - не обходится.
- Ты не боишься втянуться, Саша? Да нет, нет. Я вас понимаю. Слава
Богу, остались живы в эту страшную войну.
Она лежала на боку, подложив ладонь под щеку, седеющие волосы убраны в