"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

следам бомбежки? Может, заинтересовал мой ТТ? С какой стати? Продать - не
продам, даже если не будет ни копья. Подарить ради знакомства - не подарю.
Так что...
Кирюшкин дружески похлопал Александра по плечу.
- Так что хотел посмотреть, как бьешь из шпалера. Имеющий глаза да
увидит. Словам не верю.
Александр отвел плечо из-под руки Кирюшкина.
- Ты мне аплодисменты на спине не устраивай. Скажи точно: зачем тебе
это нужно?
- Все, Сашок. Пошли к Логачеву. Глянешь на его голубятню. Логачев
знаменит на всю Москву кувыркунистыми, ленточными и черными монахами.
- Кувыркунистыми?
- До войны их называли турманами.
- Хочу посмотреть. Я ведь тоже бывший голубятник.

Как многие замоскворецкие ребята, до войны он водил голубей, устроив в
сарае примитивный чердак, гнезда для высиживающих яйца голубок, приполок с
нагулом, обтянутым сеткой.
Широкая тень от липы, росшей у глухой стены соседнего дома, испещряла в
жаркие дни пятнами и островами крышу сарая, половину заднего двора, в душном
запахе листвы и теплого толя стонали изнемогающие в любовной истоме голуби,
звали голубок, а они, серебрясь грудками, равнодушно поклевывали коноплю на
приполке, и солнечные стрелы скользили по их гордым головкам с аккуратными
прическами хохолков. И как возбуждал, как радовал его шум и треск, метельное
мелькание крыльев над двором, когда махалом он подымал своих любимцев из
тишины беспечного рая, завидев "чужого" в летней синеве за куполами
Вишняковской церкви, как азартно было видеть присоединение "чужого" к стае,
которая кругами ходила, сверкая белизной в эмалевой глубине неба и как,
играя, ярые турманы один за одним будто спотыкались в воздухе, "садились на
хвост" и начинали падать вниз, подобно воздушным акробатам, падение их
переходило в озорные кувырки, стая снижалась следом за ними, потом наконец с
шумом, хлопаньем, с ветром садилась на толевую крышу, и он в охотничьем
нетерпении искал глазами чужого, и снизу подкидывал жареную коноплю на
приполок нагула, издавая нежный призывный звук, знакомый всем голубятникам:
"Кш, кш, кш" - и даже сбивалось дыхание от горячего желания заманить в нагул
чужака, затем пойманного приучить к голубятне, увеличить свою стаю,
испытывая особое тщеславное чувство. Вид домашних голубей волновал его даже
на войне, но видел он их только раза два на брошенных хозяевами фольварках в
Восточной Пруссии.
Он демобилизовался в декабре сорок шестого года и в первый же вечер,
придя за дровами в сарай, поразился разгрому и запустению - нагул с сеткой
был, видимо, кем-то похищен, приполок безобразно сломан, от гнезд не
оставалось и следа, лишь коряво обросшие зеленоватым инеем поленья осклизло
блеснули при жидком свете зажигалки да почему-то почудился в холодном
воздухе горький запах голубиных перьев.

Голубятня Логачева мало чем напоминала довоенную голубятню Александра -
здесь чувствовалась зажиточность хозяина, нестесненность в деньгах, удобство
и широта в своем деле (а Логачев явно был профессионалом), сарай был
большой, двухэтажный, стены первого этажа мастерски обиты вагонкой,