"Николай Бораненков. Тринадцатая рота (Часть 2) " - читать интересную книгу автора

мельнично-сукновальным шумом и стуком. Несмотря на поздний час, работа тут
шла полным ходом. Из завешенных окон, со двора, из подвала доносились стук
молотков, скрежет пил, лязг каких-то машин, скрип отдираемой фанеры,
сонливая перебранка грузчиков, сваливших под колеса мешок писем. К темной
пасти деревянного лабаза, из которой по ленточному конвейеру валились туго
набитые мешки, ящики, тюки, то и дело пятились задом машины и, нагрузясь
доверху, с ревом выкатывали со двора. Другие, наоборот, подходили сюда
груженые, и тогда эта пасть ненасытно проглатывала все, что ей кидали
грузчики-солдаты. Где-то за пакгаузом, вырабатывая свет, монотонно скулил
движок.
- Цех приема и отправки, - кивнув на лабаз, пояснил майор Штемпель.
Здесь ничего интересного. Обыкновенная выгрузка, погрузка, и только. Начнем
знакомство с цеха сортировки. Впрочем, и там ничего интересного. Обычная
подборка писем по одинаковым размерам.
- А зачем такая операция? - поинтересовался Гуляйбабка, шагая рядом с
хозяином по двору.
- Это, мой гость, для того, чтоб быстрее вскрывать корреспонденции,
пояснил Штемпель. - Раньше каждое письмо обрезалось вручную, что было адски
долго и тяжело. Теперь мы процесс вскрытия полностью механизировали. К
оператору поступает пачка писем одинакового размера. Он кладет ее под нож
пресса, нажимает кнопку - и края конвертов срезаны, можно приступать к
чтению и экзекуции. Впрочем, все это вы сейчас увидите сами.
Пройдя несколько шагов по узкому коридору, забитому до потолка тюками,
майор Штемпель распахнул дверь с дощечкой "Операционная". Глазам Гуляйбабки
открылся залитый электросветом длинный зал, тесно уставленный столами,
сдвинутыми в три ряда. За столами, заваленными письмами, коротали ночь
белокурые кадры майора Штемпеля, вооруженные ножницами, авторучками, тушью и
клеем. Между столами, лениво поскрипывая, двигалось по две ленты конвейера:
одна - зеленая, другая - черная. Прошедшие "харакири" письма сбрасывались на
тот и другой конвейер, но, как заметил Гуляйбабка, поток их был неодинаков.
Зеленая лента прогибалась от обработанной корреспонденции. На черной же,
уползающей куда-то в прорубленную в стенке дыру, было то пусто, то вдруг
письма ползли пачками.
- Прошу любить и жаловать, - широко повел рукой, показывая девушек,
майор Штемпель. - Цвет и солнце вверенной мне почты.
Штемпель подошел к девушке, сидевшей спиной к двери и ловко
замарывающей строки какого-то письма.
- Эльза Киппа, - бесцеремонно потрепал работницу за белую гривку майор
Штемпель. - Лучший оператор. Замарывает в смену по триста писем при норме
двести пятьдесят. И помимо прочего - зажигательна собой. А это, - подойдя к
тоненькой операторше, виртуозно работающей ножницами, сказал Штемпель, -
Берта Ляшке, абсолютный чемпион по "харакири". Ее сменная норма - четыреста
писем! На днях Берта установила новый рекорд - из шестисот писем,
поступивших к ней на стол, она вымарала пятьсот двадцать!
- Я восхищен! Очарован вашим мастерством, госпожа Ляшке, - сказал
Гуляйбабка. - Позвольте от имени президента БЕИПСА поздравить вас с
выдающейся победой и пожелать вам побольше получать подобных писем. В таком
случае вы сможете установить еще не один блистательный рекорд.
Слегка поклонясь, Гуляйбабка поцеловал ручку абсолютной чемпионши и
поспешил за длинным Штемпелем, который уже остановился возле коротенькой,