"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

прохватывает озноб. Он думает, что смешно тут мокнуть, когда у него есть
свой дом, свой очаг. Медленно поднимается он по лестнице и открывает дверь.
На лице у него блуждает странная, знакомая нам лукавая улыбка. Наконец-то
Векфилд возвратился. Готорн не рассказывает нам о его дальнейшей судьбе, но
дает понять, что в каком-то смысле он уже был мертв. Привожу заключительную
фразу: "В кажущемся хаосе нашего загадочного мира каждый человек встроен в
некую систему с такой изумительной точностью - системы же прилажены между
собой и к целому, - что индивидуум, лишь на миг отклонившийся в сторону,
подвержен страшному риску навсегда утратить свое место. Подвержен риску
стать, подобно Векфилду, Парией в Мире".
В этой короткой и жуткой притче - написана она в 1835 году - мы уже
оказываемся в мире Германа Мелвилла, в мире Кафки. В мире загадочных кар и
непостижимых прегрешений. Мне скажут, что в этом нет ничего странного, ведь
мир Кафки - это иудаизм, а мир Готорна - гнев и кары Ветхого Завета.
Замечание справедливое, но не выходящее за пределы этики, а ужасную историю
Векфилда и многие истории Кафки объединяет не только общая этическая основа,
но и общая эстетическая позиция. Это, например, явная тривиальность
протагониста, контрастирующая с масштабами его падения и отдающая его, уже
совсем беспомощного, во власть фурий. Это и смутный фон, на котором особенно
четки контуры кошмара. В других рассказах Готорн воссоздает романтическое
прошлое; в этом же он ограничивается буржуазным Лондоном, толпы которого,
кроме того, ему нужны, чтобы спрятать героя.
Здесь я хотел бы, ничуть не умаляя значение Готорна, сделать одно
замечание. Тот факт, тот странный факт, что в рассказе Готорна, написанном в
начале XIX века, мы ощущаем тот же дух, что и в рассказах Кафки, работавшего
в начале XX века, не должен заслонять от нас то обстоятельство, что дух
Кафки создавался, определялся Кафкой. "Векфилд" предвещает Франца Кафку,
однако Кафка изменяет, углубляет наше восприятие "Векфилда". Долг тут
взаимный: великий писатель создает своих предшественников. Он их создает и в
какой-то мере оправдывает их существование. Чем был бы Марло без Шекспира?
Переводчик и критик Малколм Каули видит в "Векфилде" аллегорию
необычного затворничества Натаниела Готорна. Шопенгауэр писал -великолепная
мысль! - что нет такого поступка, такой мысли, такой болезни, которые не
зависели бы от нашей воли; если в этом суждении есть истина, можно
предположить, что Натаниел Готорн много лет избегал общества людей, дабы
вселенная, цель которой, вероятно, в разнообразии, не осталась без странной
истории Векфилда. Если бы эту историю писал Кафка, Векфилду никогда не
пришлось бы вернуться в свой дом; Готорн позволил ему вернуться, но
возвращение это не менее печально и не менее душераздирающе, чем его долгое
отсутствие.
Одна из притч Готорна, которая едва не стала главной, но все же не
стала, ибо ей повредила чрезмерная озабоченность этикой, - это новелла,
озаглавленная "Earth's Holocaust"****. В этой аллегорической фантазии Готорн
предсказывает, что в некий момент люди, пресыщенные бесполезным накоплением,
решат уничтожить прошлое. Для этой цели они однажды вечером собираются на
одной из обширных территорий американского Запада. На эту западную равнину
прибывают люди со всех концов земли. В центре ее разводят огромный костер,
куда бросают все генеалогии, все дипломы, все ме-Дали, все ордена, все
дворянские грамоты, все гербы, все короны, все скипетры, все тиары, все
пурпурные мантии, все балдахины, все троны, все вина, все коробки кофе, все