Вилли Конн Лили

По тропинке, ведущей к заброшенной баньке, шла совершенно голая девушка. Лунный свет играл блестками в ее распущенных волосах, доходивших до пояса, а заросли крапивы то обнажали, то вновь скрывали ее стройные ноги. Словно вылитая из серебра, она прошла так близко, что я успел заметить, как вздрагивала при ходьбе упругая девичья грудь.

Свернув с тропинки, она словно растворилась в благоуханном аромате теплой июльской ночи. Скрипнула дверь баньки. Все смолкло.

Я лежал у потухшего костра, боясь неосторожным движением выдать свое присутствие. Как невыразимо хороша была девушка! Мне хотелось бежать за ней, прильнуть к окну баньки, чтобы еще раз увидеть ее обнаженной, но я не мог сделать ни шага. Одновременно с восторгом на меня нахлынуло чувство неизъяснимой тревоги. В девушке было что-то от оживших восковых фигур. Мурашки пробежали по спине.

Леденящий душу страх полз по лесной поляне, как газ без цвета и запаха проникал в каждую клетку моего существа. В лесу что-то происходило, и это касалось меча.

Вдруг вспышка, похожая на молнию, осветила окрестности. Я замер, ожидая раскатов грома. Но все было тихо и недвижимо. Лишь на потемневшем небосклоне вспыхнула новая звезда. Я готов был поклясться, что еще полчаса назад ее не было. Слабый мерцающий свет звезды размыл напряженное ожидание чего-то, унял страх, но оставил холодную печаль вселенского одиночества.

Я взял себя в руки, зажег фонарь и еще раз перечитал записку, которая привела меня в эту мрачную пустошь:

Я взглянул на часы. Они показывали полночь. Двадцатое июля. Но это была не Элла.

Все произошло здесь, на этом самом месте, ровно месяц, назад. Я вспомнил волнистые волосы Эллы, ее большие голубые глаза северянки с раскосым азиатским разрезом, ее тонкую талию и маленькую круглую попку, не самой безукоризненной формы, но лихо затянутую в бывалые студенческие джинсы.

В тот день мы остались в туристском лагере одни. Она попросила меня наколоть дров для старой баньки, построенной невесть кем возле лесного источника. Родник бил в самом центре бани, отчего воздух в ней был необычайно свеж и сладок. Подкладывая дрова в огонь, я представлял, как Элла войдет сюда, снимет свой розовый халат, под которым не будет надето ничего, сядет на эту замшелую прохладную скамью, подставит грудь и шею ласковому теплу очага. Потом она повернется к огню спиной и снова лицом, позволяя теплым струям касаться ее пушка и нежной девичьей кожи. А я вопьюсь в нее глазами сквозь закопченное банное оконце. Я встал и носовым платком протер стекло. Пододвинул бадью под самое окно, чтобы, потянувшись за водой, она оказалась прямо напротив меня. Я хотел ее видеть.

Когда она вошла в баньку, я уже притаился в своем убежище, прильнув к окну. Девушка легко скинула халат. Больше на ней ничего не было. Манящей матовой белизной вырисовывалось тело. Она повернулась к бадье, подошла к ней, встав против оконца во всей своей прелести. Я почувствовал томную, болезненную и сладкую конвульсию в своем теле, на какую-то секунду перехватило дыхание, часто-часто забилось сердце. Она попробовала пальчиком воду. И тут заметила меня. Но вместо того чтобы вскрикнуть, она зачерпнула пригоршню теплой ключевой воды и брызнула себе на грудку. Я видел, как заблестели серебряные капельки на ее коже, потекли вниз вдоль всего девичьего тела и остановились, повиснув бусинками в самом низу живота, на ее пушке. Она сжала ножки, и бусинки покатились дальше. Девушка, потупив глаза, разжала ножки, замирая от желания и смущения, чуть коснувшись своего тела, смахнула щекотные капельки на пол и, озорно улыбнувшись, посмотрела сквозь стекло мне прямо в глаза.

В следующую секунду я был в баньке. Мы упали на мокрый дощатый пол. Я впился губами в ее маленькую мокрую грудь… Она напряглась и, изгибаясь навстречу мне, отдавалась сосредоточенно и самозабвенно.

Вдруг пушечным выстрелом ударила дверь! В проеме стоял здешний егерь, влюбленный в Эллу. Элла выскользнула из-под меня, шмыгнула к выходу. Губы егеря дрожали, огненно-рыжие волосы сбились набок. В руке он сжимал топор. Я стоял перед ним, и чувство собственной вины не давало мне воли к сопротивлению. Он мог сделать со мной все, что угодно. Но он меня не тронул, с его прикушенных до крови губ сорвалось только одно слово месть. Швырнув топор в угол, он бросился вслед за Эллой. «Месть!» донеслось до меня еще раз уже из-за двери.

В этот же вечер Элла уехала из лагеря. А позже пропал егерь. Я не стал допытываться, что с ним стало. Знал только, что он погиб при весьма странных обстоятельствах. Я с ожесточением гнал мысль о том, что стал невольным виновником его смерти. Но она снова и снова вползала мне в душу, вызывая чувство стыда, угрызения совести и подспудный суеверный страх.

Неудовлетворенное мужское чувство возвращало мои воспоминания к заброшенной баньке. Сколько раз, задыхаясь в сладострастном сне, я видел зовущую обольстительную Эллу у чана с теплой родниковой водой. В память врезалась каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела. Но проклятье! Каждый раз, когда я пытался прикоснуться к ней, появлялся егерь. Таинственная история исчезновения сделала его образ зловещим и мрачным настолько, что, увидев его во сне, я каждый раз просыпался с криком и потом до самого утра мучался в постели, желая и боясь уснуть. Я ждал его мести, но был не готов ее принять, потому что начатое с Эллой не успел довести до конца.

И вот эта записка! Я обнаружил ее на письменном столе в своей закрытой на ключ комнате. Как она могла сюда попасть? Это возбудило подозрения. Никто, кроме Эллы и егеря, не знал о заброшенной баньке. Егеря не было в живых, это я знал определенно. Значит, записку могла написать только сама Элла? Нет, что-то здесь было не так.

Прежде чем отправиться в эти дебри, на стоянку, покинутую лагерем, я несколько раз решал для себя ни в коем случае этого не делать. Но стоило немного расслабиться, дать волю воображению, как передо мной возникало страстное, обжигающее воспоминание, которое мучало меня по ночам, и я понимал, что приеду сюда несмотря на все дурные предчувствия.

Может быть Элла, подобно мне, мучается НЕСВЕРШИВШИМСЯ. Может быть ее так же, как и меня, влечет к этой теплой родниковой воде, сладкому запаху папоротников и дурмана, — говорил я себе, стараясь унять одолевавшие меня сомнения.

В конце концов я оказался здесь в условленный день и час, изнывающий от страха, неудовлетворенного желания и надежды все повторить с Эллой.

Я ожидал чего угодно. Я готов был встретить здесь пропавшего егеря, коварную западню, но никак не то, что увидел. Прекрасная лунная девушка, перечеркнула то, что было со мной прежде. Я с удивлением понял, что больше не хочу видеть Эллу. Ее кривоватые ноги, раскосые глаза, грубые плечи резко контрастировали с прекрасными формами лунной красавицы. Теперь, после встречи с ней, обладание Эллой не доставило бы мне большой радости.

Я дрожал и цепенел от восторга от одной мысли, что сейчас девушка пойдет обратно. Я не мог надеяться на обладание ею, я хотел увидеть ее хотя бы еще раз. Но она не шла. Тогда я снял обувь и, осторожно нащупывая каждый сучок, который мог предательски хрустнуть под ногами, пошел к баньке.

Чем ближе я подходил к чернеющему в кустах строению, тем громче колотилось сердце. От сознания того, что сейчас я снова увижу прекрасную девушку голой, пересыхало в горле. А что если она не одна, что если я увижу, как чужой мужчина обладает ею в баньке? Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. От этой мысли кровь бросилась в виски. Для чего же еще могла идти в баньку нагая красавица.

Лишь постояв несколько минут я успокоился настолько, что смог идти дальше. Поражаясь своей змеиной ловкости, я прополз вдоль стены и оказался в убежище. Оконце светилось. Чуть дыша я прильнул к стеклу. Банька была пуста! На холодном, давно не топленном очаге стояла восковая свеча. Она горела на удивление ярко. Язычок пламени был словно вылит вместе со свечой. Но где же девушка? Она не могла исчезнуть. К баньке вела единственная, проложенная в кустах тропинка, с которой я не сводил глаз, продраться же сквозь дебри напрямик не смог бы даже человек в плотной одежде, а ведь она была совершенно нага…

Преодолевая страх, я крадучись вошел в баньку. Коснулся камней очага они были холодными. Струйки воска от горящей свечи бежали по ним, образуя причудливые узоры. Внезапно пламя свечи качнулось, горячая струйка воска змейкой сбежала вниз. Изогнувшись, она застыла белыми восковыми буквами. МЕСТЬ — прочитал я. Свеча вдруг вспыхнула ярче. Дощатая дверь баньки, заскрипев, приоткрылась. Сквозняк коснулся моего лица. Я замер. В баньке кто-то был. Огонек свечи дернулся и угас. Стало темно. Чувствуя, как подкашиваются ноги, я шагнул к скамье, осел, повалился на нее. Злым ночным глазом смотрела в оконце незнакомая звезда. Ее свет холодил мозг, причинял мне почти физическую боль. Но я не мог оторваться от нее. Я смотрел на звезду широко раскрытыми глазами, чувствуя, как вместе с этим светом вливается в меня первозданный звериный ужас.

Но вдруг свет потускнел. Легкое белоснежное облачко, посеребренное луной, закрыло небесное око. Прохлада коснулась моего разгоряченного лба. Утоляющий душу покой стал овладевать мной. Желания и неминуемые их спутники — страхи — приглушило нечто похожее на музыку. Но это были не звуки, а гармония каких-то струй. Они приподняли меня над влажной шероховатой скамьей, и я словно завис, обласканный струями, свитыми из прохлады и тепла, согревающими холодные глубины мозга и охлаждающими разгоряченное воображение. Умиротворенный и успокоенный, я уснул крепким сном. Я не мог видеть, как невидимая рука нагнула ветви кустарника, закрыв окно баньки.

Проснулся я, когда яркий луч солнца ударил мне прямо в лицо. Я приподнялся на скамье. События минувшей ночи я готов был воспринять как сон, но разжав кулак, я увидел прилипшую к ладони маленькую восковую букву «м». Это был не сон. Мне опять стало не по себе. Почему вместо Эллы появилась лунная девушка? Как удалось ей бесследно исчезнуть? А этот символ мести егеря? Я еще раз внимательно осмотрел восковую букву. Сомнений быть не могло. Это действительно была буква, четкая, словно отлитая на типографской машине. Я достал из кармана блокнот и вложил между страницами злополучный кусочек воска. Я огляделся, ища глазами свечу, но она бесследно исчезла. Ужас прошедшей ночи снова овладел мной — я готов был бежать из этого страшного места. Но желание увидеть лунную девушку было сильнее. Сознавая, что этого нельзя делать, я решил остаться.

Той же, вьющейся в зарослях крапивы тропинкой я пошел к озеру, минуя свою оранжевую палатку. На берегу разбежался и кинулся в прозрачную утреннюю воду, усыпанную солнечными зайчиками. Я поплыл к густой стене тростников, испытывая то странное удовольствие, которое дает только купание без одежды. Уже подплывая к тростникам, я перевернулся на спину, взглянул на берег…

В легком розовом платье по прибрежному песку шла ОНА! Я скрылся в тростнике, встал на дно, оставив на поверхности воды лишь голову. Девушка оглянулась вокруг и, убедившись, что поблизости никого нет, разделась догола. Солнце осветило ее прекрасное тело. Я не ошибся — она была совершенством.

Есть женщины, пригодные только для разговоров или только для постели. Эту достаточно было видеть. Один вид ее волновал больше, чем целые ночи с другими. Я смотрел на нее радостными, изумленными глазами.

Теперь я видел больше, чем ночью. Не только ее тело и грудь, я видел все. Девушка медленно пошла в озеро. Мои глаза были почти на уровне водной глади. Я хорошо видел, как вода покрыла ее колени, потом поднялась выше по голой ноге, прохладной щекотностью коснулась ее пушка. Девушка испуганно замерла на миг. Но тут же, звонко засмеявшись, бросилась вперед и поплыла быстро и грациозно. Потом она вышла на берег и не вытираясь легла на песок, раскинув ноги и положив голову на руки. Ее и моя нагота, разделенные лишь занавесом условности, казалось, объединила нас заговором цветущего дурмана и первобытных инстинктов, но в действительности это был железный занавес, преодолеть который я был не в состоянии.

Стараясь не шуметь, я поплыл к ней. С каждым движением все отчетливее вырисовывались мельчайшие подробности ее тела. Выйдя на берег, я торопливо оделся и едва дыша приблизился к девушке. Она лежала на песке в той же позе, прекрасная и нагая. Почувствовав меня каким-то женским чутьем, она накинула халат и чуть привстала. Наши глаза встретились. Какие глаза! Нет слов, которые могли бы описать их. Нет художника, способного изобразить их. Глядя в них, мне хотелось смеяться и плакать.

— Не бойтесь, — сказал я, отлично понимая, что настоящая красота не нуждается в защите, она сама повелевает силой.

— Меня зовут Дан, — проговорил я, едва ворочая своим, словно окостеневшим языком.

— Дан? — произнесла девушка, разглядывая мое лицо, голос ее был ласков и мелодичен, как пение птиц, — первый раз слышу такое странное имя.

— Это уменьшительное от фамилии, — сказал я.

— Лили, — девушка протянула мне изящную руку.

Это прикосновение сделало меня смелее, но все равно до самого конца дня я не смог преодолеть своего косноязычия и угловатой неловкости. При этом я даже не смел подумать о физической близости с Лили.

Целый день мы купались, ели малину, пили ключевую воду, которую я приносил в глиняной кружке из родника в старой баньке. Мы были первожителями Земли. С восторгом и удивлением я смотрел на мир ее глазами, обнаруживая красоту там, где еще недавно скользил, ни на чем не задерживаясь, мой равнодушный взгляд. Меня радовали причудливая форма облаков и пляска трясогузки на разомлевшей от влаги и тепла колоде, трепетный аромат только что открывшегося цветка. А когда я перехватывал несмелый, милый взгляд Лили, обращенный на меня, сердце трепетало жаворонком и я был ближе к счастью, как никогда еще в моей прошлой жизни. Часы промелькнули как минуты, и только когда солнце начало садиться, я понял, что настал вечер.

Голубая палатка девушки стояла неподалеку от моей, почти на самом берегу озера. Я хотел ночевать на куче ветвей у ее входа, но Лили настояла, чтобы я вернулся к себе. Я нехотя подчинился.

Солнце садилось. Верхушки самых высоких сосен еще видели свет, но внизу, в зарослях крапивы, уже царил полумрак. Я лежал на земле, чутко прислушиваясь к голосам дебрей. Я не мог ни о чем думать, кроме Лили. Я был упоен ею. Мне не надо было напрягать память, я отчетливо видел, как она, обнаженная и прекрасная, входила в озеро, как воде покрывала сначала ее колени, потом поднималась выше по голой ноге, прохладной щекотностью касалась ее пушка, как девушка замирала на миг от этого прикосновения… Я понял, что люблю ее полнокровной земной любовью, ее стройные ноги, каждую ложбинку и выпуклость ее тела, пышные льняные волосы, ее голос, ее глаза… Мне не нужны были обычные для влюбленных годы размышлений и самокопания. Очарование и совершенство Лили ускорили, сжали этот процесс до считанных часов. Мне было хорошо, и я ни о чем не желал думать.

Лишь теперь, ближе к ночи, чувства потеснились, давая место мыслям. Мне пришло в голову, что я напрасно ни о чем не расспросил девушку. Ведь я ничего до сих пор не знал о ней — кто она, откуда и что привело ее сюда? Тогда, на залитых солнцем земляничных полянах, где царило добро, это нисколько не занимало меня. Сейчас же, слыша невнятные звуки отходящего во власть тьмы и зла леса, я подумал, что было непростительной ошибкой не выяснить все это. Ведь стоило ей внезапно уйти, забрав палатку, и у меня не было бы ни единого шанса отыскать ее.

Все темнее становилось вокруг, и палатка девушки, такая незащищенная, погружалась во мрак. А над старой елью, там же, где и вчера, снова лютым ночным оком зажглась звезда. Я ощущал ее липкие холодные лучи, вызвавшие вчера тот отвратительный страх. Но сегодня асе было иначе. Я боялся не за себя, а за Лили.

Стало совсем темно, и я явственно ощутил близость враждебных сил, которые вступили в свои права. Тихо зашуршал папоротник, над лесом всплыла луна, такая же яркая и холодная, как и в прошлую ночь.

Ровно в полночь я услышал осторожные шаги. По тропинке, ведущей к баньке, залитая лунным светом, словно подсвеченная изнутри, шла совершенно голая Лили. И опять в ее движениях было что-то от оживших восковых фигур… Неведомая сила влекла ее к старой баньке. Почувствовав неладное, я, не таясь, пошел вслед за ней. Завернув за угол баньки, я увидел черный сгусток, прилипший к тускло освещенному окну. Войдя внутрь его, я на секунду ослеп. Что-то сдавило мне горло и начало душить меня, пытаясь опрокинуть на землю. Я старался сорвать с горла вцепившиеся щупальца, но мои руки беззвучно проходили сквозь сгущающуюся тьму. Внезапно я почувствовал, как щупальца сползли с моего горла. Как раз в этот момент мимолетное кочующее облако закрыло звезду.

Я снова дышал. Припев покрытым испариной лбом к стеклу, я увидел слабо освещенную баньку. Свеча стояла на том же месте, где и вчера. На скамье, где когда-то сидела Элла, была Лили. Пышные волосы чуть касались обнаженной груди, а стройные ноги и голые бедра лишь угадывались в полумраке. Внезапно племя свечи заколебалось. Отворилась дверь баньки, и на пороге появился егерь! Он был в той же клетчатой рубашке, без брюк. Усмехнувшись, он подошел к Лили… Широко открытыми глазами она неотрывно смотрела на него. Егерь нагнулся и, подхватив ее под колени, положил на скамью. Лили послушно раздвинула ноги…

Я кинулся к двери. Рванул. Застучал, Она была заперта. Я принялся исступленно бить ее!

— Лили! Лили! — исступленно кричал я.

Наконец дверь подалась, и я ввалился в баньку. Она была пуста! Лишь в закопченное оконце, словно насмехаясь, смотрела злая ночная звезда. Я вспомнил слезы на глазах егеря, застигнувшего нас с Эллой. Разве ему было не больно? Может быть это и есть обещанная месть? Но разве можно сравнить его влюбленность в Эллу, в эту вертлявую сороконожку, с моим чувством к Лили? Мою боль с его болью? Но откуда взялся егерь, которого давно уже нет на свете? Куда исчезли они потом? Мой разум не находил объяснения этому. Галлюцинация? Бред? Или я схожу с ума?

Не знаю, как долго я плутал в лесу, прежде чем ноги сами вывели меня к палатке Лили. Я сел поодаль на старый, иссохший пенек и обхватил голову руками в своем безутешном страдании.

— Дан! — услышал я тихий, мелодичный голос.

Полог палатки приоткрылся, и изящная девичья рука поманила меня к себе. Сгорая от стыда и ревности, я пошел к ней.

Палатка была наполнена прозрачным малиновым светом, исходившим от невидимого светильника. Внутри она оказалась небольшим, но очень уютным залом… Лили лежала на чем-то, покрытом шелковистой тканью с узорами, против нее лежала открытая книга. Она была такой же, как днем, ничто не напоминало в ней ожившую восковую куклу.

— Тебе плохо, Дан? — ласковые руки девушки легли на мое плечо.

— Я ненавижу тебя, Лили, и презираю себя, — поражаясь своей смелости, выпалил я.

— Что случилось, Дан?

— Ты знаешь, Лили.

— Дан, ты должен мне рассказать все, слышишь? И ничего не утаивай, это очень важно. — Лили легко обняла меня и погладила по голове. — Ну, пожалуйста.

Срывающимся от волнения голосом, стараясь не смотреть ей в лицо, я рассказал все.

— И ты в это поверил, Дан? — Лили нежно погладила меня по щеке.

— Но я же видел!

— Глупый, глупый Дан, — она вдруг улыбнулась и прижалась ко мне, кроткая и очаровательная.

Куда делись мои мучительные переживания.

— Знаешь, как мне было плохо, Лили? — я уронил голову на ее плечо.

— Думаешь, мне приятно то, что было у вас с Эллой?

— Ты знаешь об Элле? Но тогда еще не было тебя, Лили.

— Я уже была, Дан.

— Почему же я тебя не знал?

— Ты не замечал меня. Поверь, когда тебя не замечают, делается еще больнее.

— Лили, ты для меня больше чем жизнь, — неожиданно для себя я поцеловал ее и замер, пораженный своей дерзостью.

— Хочешь, у нас все будет точно так же, как у вас с Эллой? — прошептала она.

Я не поверил своим ушам. Неужели это возможно? Я помчался к заброшенной баньке не чувствуя под собой ног. Вбежав, наполнил тяжелую бадью водой. Потом яростно дул в огонь, торопя его перескакивать с ветки на ветку. Наконец блаженное тепло согрело отсыревшие стены, заструилось над разогретыми камнями очага. Я окатил шероховатые половые доски водой и остановился не в силах представить прекрасную Лили, лежащую, подобно Элле, на этом полу.

Я вышел на улицу. Было облачно и тихо — так, что отчетливо слышался шорох ползущих в папоротниках гадов. «Нет, этого не может быть, — шептал я. — Неужели это случится? Неужели Лили будет сейчас моей, здесь?»

Я завернул за баньку, напряженно ловя каждый звук. Наконец послышались легкие, торопливые шаги. Она торопилась! Она тоже ждала этой минуты! Скрипнула дверь, и я увидел, как в баньку вошла Лили. Она легко скинула халат и повернулась ко мне совершенно голая и обворожительная. Она зачерпнула пригоршню теплой родниковой воды и брызнула себе на грудку. Я увидел, как заблестели серебряные капельки на ее коже и, поблескивая, потекли вниз, вдоль всего девичьего тела и остановились, повиснув бусинками в самом низу живота, на ее пушке. Она сжала ноги, и бусинки покатились дальше. Девушка, потупив глаза, разжала ножки и, замирая от желания и страха, смахнула щекотные капельки на пол. Озорно улыбнувшись, она подняла голову и посмотрела сквозь стекло мне прямо в глаза.

О, какие это были глаза! Через несколько мгновений мы уже лежали на полу баньки, я целовал восхитительную грудь Лили и чувствовал, как сливаюсь с ней в одно существо. Она напряглась и, изгибаясь навстречу мне, отдавалась сосредоточенно и самозабвенно. Но в этот момент она неожиданно отстранила меня.

— Дан, ведь с Эллой так не было? — она отстранила меня: — Не обижайся.

Лили встала с пола, и я ополоснул ее согретой ключевой водой, поцеловал в мокрые губы. Она оделась. Близость с Лили в форме неудовлетворенной мужской страсти еще более подогрела мое чувство к ней.

Эту ночь мы решили провести в ее палатке. Я лежал на спине, откинув руку, а очаровательная головка девушки покоилась на моем плече.

— Ли, теперь ты моя? — спросил я, купаясь в водопаде ее светлых шелковистых волос.

— Я своя, — прошептала она в ответ.

— Скажи, Элла твоя подруга?

— С чего ты взял?

Я вспомнил, как уверенно повторила она жест Эллы, плеснув воду себе на грудь.

— Ты знала о нас такие подробности, которые не мог знать никто, даже этот… Ты давно его знаешь?

— Молчи, глупенький, — она положила пальчик на мои губы.

Я сдернул шелковистую ткань. Лили лежала передо мной вся обнаженная. Я нагнулся и поцеловал ее мягкую розовую пяточку, потом нежные ароматные колени, погладил девушку и поцеловал еще, чуть выше коленей и наконец погрузился в невыразимо сладостное, самое сокровенное, что есть у девушки, и тут же почувствовал, как мое тело, слившееся воедино с ее, забилось в экстазе любви, и он не кончался, напротив, нарастал, подобно прорвавшемуся вулкану. Эти конвульсии переходили от меня к ней и обратно, сотрясая и исступляя нашу плоть.

Наконец я очнулся. Я лежал не открывая глаза, наполненный ощущением счастья. Лили была моей. Любимая, несравненная Лили. Вся моя прошлая жизнь казалась теперь никчемной и жалкой. Я вышел из сырого и темного подвала, населенного мелкими человеческими страстишками — жаждой славы, денег, власти… к единственному сокровищу мироздания — любви. Вся моя дальнейшая жизнь представлялась ясной и счастливой, потому что в ней была Лили.

Я чуть слышно позвал ее. Девушка молчала. Я повернулся. Постель была пуста.

— Ли! — позвал я громче.

Но лишь шум ветра в оцепенелом ночном лесу был мне ответом. Мне стало жутко.

— Ли! — кричал я изо всей силы, предчувствуя недоброе. Но лес молчал.

Я бросился к баньке, рванул ее дверь на себя. Банька была пуста. Но откуда-то тянуло сквозняком. Я повернулся к двери, она была плотно закрыта, к окну — стекло цело. Но я явственно ощущал сквозняк, он дул из дальнего, заставленного облупившимися жердями угла. Чиркнув спичку, я отодвинул жерди и увидел за ними лаз из двух отодвинутых а сторону досок. Нагнувшись, я вылез с обратной стороны старом баньки, сплошь заросшей крапивой и кустарником. Здесь была протоптана незаметная со стороны потайная тропа. Я пошел по ней с величайшей осторожностью. Вдруг впереди возник большой серебристый диск со светящимся прозрачным утолщением в центре, в котором горел свет. И хотя никогда раньше не видел ничего подобного, сразу понял — это была летающая тарелка!

С некоторой опаской я подошел к ней вплотную. Дотронулся до металла обшивки и тут же отдернул руку — он был обжигающе холодным. В пилотской кабине что-то заурчало, и она осветилась тем же малиновым светом, который горел в палатке Лили. Я поднял глаза и увидел пульт, состоявший из множества разноцветных огоньков, похожих на стаю светлячков. За пультом сидела моя Ли. Она была в серебристом скафандре и шарообразном прозрачном шлеме.

Я похолодел: моя Ли — инопланетянка! Я стоял перед ее летающей тарелкой, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

Все кончено Лучше бы я попал в тюрьму. Даже пожизненное заключение оставляло надежду. По крайней мере я бы знал, что мы ходим по одной земле, дышим одним воздухом.

Глухая черная бездна, сотни световых лет, разделяющих наши миры, легли между нами. Это была разлука, большая, чем смерть. Еще день-два, и этот проклятый аппарат унесет ее в небытие. И я никогда больше не увижу свою Лили!

Внезапно я услышал душераздирающий волчий вой. Не сразу до меня дошло, что это вою я сам. Я обнял сосну и стал а отчаянии биться об нее головой.

— Прощай, Лили. Прощай!

Вернувшись в палатку, я решил осмотреть вещи Ли, чего никогда не позволил бы себе сделать при других обстоятельствах. Среди вещей, о назначении которых я мог только догадываться, была одна, не оставлявшая сомнений в ее назначении. Полированная рукоятка. Широкий внушительный ствол и оптический прицел выдавали в ней оружие большой разрушительной силы. Бластер — догадался я. Я вышел наружу, сунул его под корень ветвистой старой ели и вернулся назад.

Через несколько минут появилась Лили. На этот раз от нее повеяло не сногсшибательными инопланетными духами, в земным запахом грибов и свежей малины. Раздевшись, она юркнула ко мне в постель.

— Что с тобой? — девушка коснулась губами моего разбитого лба.

Я привстал, нежно обнял ее и, глядя в ее прекрасные глаза, прямо спросил:

— Лили, ты инопланетянка?

Она удивленно вскинула брови, но тут же овладела собой:

— Рано или поздно ты должен был это узнать.

— Почему же я понимаю ваш язык?

— Для нас это не проблема, Дан.

— Что привело тебя на нашу Землю? — спросил я как можно спокойнее.

— Понимаешь, Дан, лететь стоит лишь за тем, чего у тебя нет и чего тебе ужасно хочется.

— Значит за мечтой?

— Пожалуй. На нашей планете есть все — утонченные искусства, совершенства техники. Но нет на ней восхитительного цветка, который есть на вашей молодой планете и больше нигде. Этот цветок — любовь. Знаешь, как в других мирах происходит зачатие? В стационаре, с помощью медицинских инструментов, с одной целью — получить плод. И если по какой-то причине это не удается, все расстраиваются. Очень прозаично, правда? У вас иначе. Влюбленные не думают о плоде, любовь отпочковалась от беременности, деторождения, поднялась над физиологией и стала таинством.

Еще девочкой я читала в наших книгах, что земная любовь — самое сладостное и самое горькое из всех чувств, какие только есть во Вселенной. И я мечтала испытать это колдовство сладости и горечи.

— Значит, ты прилетела за любовью?

— За мечтой, Дан. И здесь я встретила тебя… — она так нежно посмотрела на меня, что на какой-то миг я забыл о неизбежной разлуке.

— Во мне нет ничего особенного, Лили, — смущенно пробормотал я.

— И это восхитительно, именно это поражало меня а детстве, как можно полюбить человека и не знать, за что? Просто за то, что он есть. Я не верила, что такое бывает. Но случилось же!

Лили, ласковая и прекрасная, прильнула ко мне, и я почувствовал свежий аромат ее дыхания.

— Пережив первую влюбленность в тебя, — продолжила девушка, — я испила из горькой чаши, я узнала, что такое ревность. Я была в баньке, когда вы с Эллой…

Девушка вдруг порывисто отвернулась от меня:

— Это было ужасно, я ходила как сумасшедшая по лесу. Противный! — она вдруг чмокнула меня в щеку.

Я покраснел:

— Но ведь и ты не осталась в долгу…

— Я читала, что измена — лучшее лекарство от ревности. Но оказалось, что это не так.

Мне стало еще хуже…

— А этот егерь… — начал было я.

— Молчи, — перебила меня Лили. — Тогда я решила стать на время Эллой. Повторить все то, что у вас было, и в той же баньке. А сейчас я поднялась на вершины блаженства, недоступные рациональному разуму жителей нашей планеты. Я люблю, Дан, — она пылко расцеловала меня.

— Лили, когда ты должна лететь?

— Не позже завтрашнего утра, Дан.

— А как же я? Я умру без тебя, любимая!

— Дан, я знаю, я преступница. Я виновата перед твоим и перед своим миром. Я не должна была этого делать. В наших книгах написано, что землянин погибает от любви к инопланетянке, его сознание парализует мысль о космической бездне, а сердце не выдерживает разлуки. Поэтому ваша планета объявлена заповедником.

— Чтобы сохранить цветок? — горько усмехнулся я.

— Космическая полиция не дремлет. То, что вы принимаете за НЛО, их патрульные корабли. Их много.

— Что они с тобой сделают, Лили, если обнаружат?

— Об этом даже не хочется говорить, Дан. Это намного хуже вашей смертной казни. Меня расщепят на атомы.

— А что сделают со мной?

— Ты под охраною заповедника, тебя не убьют, но сотрут из памяти все, связанное со мной.

— А если мне легче умереть с мыслью о тебе, чем жить с обрубленной памятью?

— Они никого не спрашивают, Дан. Я знаю, мне не следовало прилетать сюда, ломать твою жизнь, любимый.

— Знаешь, Лили, я как-то задумался, что хорошего было в моей жизни, какие ее моменты я хотел бы пережить дважды? Я думал, наберутся месяцы, а оказалось — всего двадцать минут. Из них три с Эллой. И еще кое-что, о чем ты не знаешь. Вот и все. Остальное не стоит того, чтобы о нем вспоминать. А с тобой я уже столько часов. Это больше, чем отпускается простому смертному. Нет, Лили, что бы ни случилось, ты не должна упрекать себя…

Я не закончил. Вспышка, более яркая, чем молния, озарила окрестности.

— Это они! — Лили до боли сжала мою руку.

— Бежим!

Мы выскочили из палатки. Высоко в небе над нами завис конусообразный предмет. Медленно и зловеще вращаясь вокруг своей оси, он шел на посадку. Вдруг он испустил яркий изумрудный луч. И тотчас у меня отнялись ноги. Я стоял как каменное изваяние у подножия большой ели, прижимая к себе трепещущую Лили. Корабль бесшумно опустился на грунт, подминая под себя тонкие деревца. Открылся люк, из него вышли трое инопланетян. Они оторвали от меня Лили и пристегнули ее к высокому белому штативу. Старший из инопланетян поднял над головой светящуюся в темноте книгу, поднес ее к бледному лицу Лили, что-то прошептал. Я понял, что это приговор. Однако вместо того чтобы смотреть в книгу, девушка повернулась ко мне — это был прощальный взгляд, полный любви и муки.

Все трое отступили на несколько шагов, в руках одного из них появился бластер. Точно такой же, как тот, что я спрятал под елью. Инопланетянин навел его на Лили. Сделав невероятное усилие, я выхватил из-под корневища припрятанное оружие. Нажал спуск. Вспыхнул яркий пучок света. Все трое мгновенно превратились в рой искрящейся серой пыли. НЛО вздрогнул и пошел на меня. Я снова нажал спуск. Луч вошел в НЛО, и он начал разваливаться. Я не отпустил курок до тех пор, пока инопланетный корабль не стал тучей светящейся пыли, которую ветер понес в глубину леса. Тогда я бросился к Лили, освободил ее от пут и, подхватив на руки, понес к старой баньке.

— Лили! — шептал я, целуя лицо потерявшей сознание девушки.

Пригоршня холодной родниковой воды привела ее в чувство.

— Зачем ты это сделал, Дан? Они всесильны. Нам не уйти от них. Теперь будет только хуже, — Лили заплакала.

Мне стало так нестерпимо жаль девушку, что я позабыл о своих собственных страданиях.

— Лили, пока эти руки сжимают оружие, тебе нечего бояться. Идем в твой корабль.

Мы прошли сквозь потайной лаз и скоро оказались в летающей тарелке. Такая миниатюрная снаружи, она оказалась настоящим дворцом внутри. Мы прошли в спальню Лили. Я опустился на кровать, покрытую тканью с непонятными мне рисунками, открыл жалюзи. Прямо против иллюминатора, высоко в небе, стояла та ночная звезда.

— Лили, почему она так светит?

Девушка тоже подошла к иллюминатору:

— Это наш злой гений, Дан, спутник-шпион, который выследил меня.

— Почему же они не схватили нас сразу?

— Скорее всего они собирали обвинительный материал.

— Какая мерзость!

— Эта штука — их последнее достижение. Она способна даже вмешиваться в ход событий. Она не единственный наш враг. — Лили нажала незаметную голубую кнопочку, и на стене вспыхнул экран. На нем маленькими золотыми бусинками светилось множество точек.

— Это их корабли, Дан. Скоро они будут, здесь, — в голосе девушки послышалось отчаяние.

— Сколько у нас времени, любимая?

— Чуть больше трех часов.

— Сто восемьдесят минут, если разделить их на те двадцать, которые мне хотелось бы пережить дважды, сколько будет?

— Девять.

— Девять жизней, Лили, это же много! Забудь обо всем и обними меня.

Падая в мои объятия, Лили успела нажать какую-то кнопку. Свет в спальне померк, стены отодвинулись, растворились. Послышался тихий плеск воды. Он становился все явственнее, все звонче. Где-то далеко заблеяла овца, пролетел шмель, новые и новые звуки вплетались в ткань ласкового летнего утра. Наконец я увидел дощатый мостик на берегу, окруженный белыми и желтыми кувшинками. Юная, гибкая девушка в длинной бордовой юбке полоскала белье, пышные пшеничные волосы и голубые глаза делали ее похожей на маленькую лесную фею. Это была Лили и не Лили. В ней было что-то знакомое, но не до конца.

— Лили, — я несмело окликнул девушку, — ты была такой раньше?

— Поцелуй меня, Дан, — застенчиво попросила девушка.

Я обнял ее, положил на мостик. Левой рукой приподнял подол ее длинного выгоревшего платья. Обнажилась стройная девичья нога, не тронутая загаром, я поднял подол до самых плеч и покрыл поцелуями ее свежее, благоухающее тело.

— Не надо, Дан, нас могут увидеть, — прошептала девушка.

Но тут же бессильно уступила моим ласкам. Ее ножки свесились в воду по обе стороны мостика. Упало, поплыло вниз по течению выстиранное белье. Я нагнулся к самому лицу девушки и, глядя в ее немигающие прекрасные глаза, спросил:

— Тебе хорошо?

— Да.

— А сейчас?

— Еще лучше.

Мое нетерпеливое, дающее сладость и боль существо отвердевало в ней, и она это чувствовала. Мы поднимались, напрягаясь и извиваясь в объятиях, к вершине страсти и вдруг спустились с нее в сладостных судорогах, полных неги и расслабленности. Все кончилось, а мне было так же хорошо, как и в самом начале, и это было простым и верным признаком настоящей любви.

Я обнял девушку, и мы долго сидели на мостике, опустив ноги в воду. Стайки серебристых мальков щекотали наши ступни, а водная гладь отражала нас, даря на память бесконечное множество ярких цветных «фотографий», обрамленных белыми лилиями.

— Лили, я думал, инопланетяне — яйцеголовые существа, похожие на насекомых. Вы ни чем не отличаетесь от нас. Почему это?

— Большой глупый муравей Дан спросил — почему в нашем лесу все муравьи похожи?

Мы рассмеялись.

И тут послышался громкий требовательный голос:

— Лили! Лили! — звала пожилая женщина.

Девушка вскочила и, забыв о белье, бросилась вверх по тропинке.

Я остался сидеть на мостике, чувствуя, что вокруг что-то меняется. Сначала до меня долетел горький запах полыни, потом к нему прибавился вкус дыма, я услышал стук копыт и лошадиное ржание. А потом над всем этим, заводя жгучим степным ритмом, зазвенел бубенец — гибкая темноволосая танцовщица плясала у костра, обвитого словно огромной серой змеей кольцом кочевников. В такт танцу на змее вздрагивала чешуя из кольчуг и пластинок панцирей, взблескивали кривые сабли и наконечники копий…

Как чувственно танцевала девушке! Как нежна была ее кожа и очарователен овал лица. Каждое движение рук и обнаженного живота заставляло затаить дыхание. Сильный порыв ветра, объяв девушку, так плотно прилепил шелковые шаровары к телу, что все ее прелести проступили наружу. И тут ударил ливень. «Змея» распалась. Танцовщица на мгновение осталась одна.

Я вонзил шпоры в бока коня, и он вынес меня в круг. Схватив девушку, я поскакал прочь. Несколько стрел пронеслись, обгоняя нас. Дробью застучали подковы погони. На скаку я посадил девушку перед собой — лицом к лицу. Сорвал с нее шелк и потянул ее на себя. Бешено вздымался конь, и при каждом его прыжке девушка все плотнее вжималась а меня. И вдруг какая-то сила рванула нас. Мы упали на что-то мягкое. Я увидел под собой ее дивное лицо. «Ну, любимый, еще!» — она обвила меня своими руками, прижала к себе и мы одновременно впали в судорожный экстаз, целуя и лаская друг друга. Но я уже знал, что со мной Лили.

— Лили, зачем ты так, ведь я люблю только тебя!

— Ты опять не узнал меня, глупенький.

— Ты так изменила внешность…

— Женщина должна быть загадочной, иначе ее надолго не хватит. А разве ваши земные женщины не меняют прически и наряды?

— Наверное, ты права. Лили, если бы это было в их власти, они охотно поменяли бы и свои черты.

— Я рада, что тебе хорошо со мной, любимым.

— А тебе, Лили?

— Это даже не передать словами.

— Скажи, Лили, а с ним тебе было так же хорошо, как со мной?

— Не можешь забыть, Дан?

— Меня это мучает, Лили.

— Я сделала это, не только чтобы заглушить ревность. Он охотился за тобой как дикий зверь. Он жаждал мести. Он обещал оставить тебя в покое, если я соглашусь. Я пыталась предупредить тебя.

— Те восковые буквы?

— Да. Но это ничего не дало. У меня остался выбор — уступить или убить его. И я уступила.

Я не узнал свой голос, он стал вдруг глухим и суровым:

— Хочешь, я скажу честно? Лучше бы он убил меня. Впрочем, еще не известно, кто кого?

Я отстранил девушку.

— Ты меня не любишь? Ну, Дан, любимый, прости.

— Лили, я люблю тебя! Именно поэтому мне и больно, — я снова привлек девушку к себе.

— А разве ты не изменил мне с этой танцовщицей?

— Лили, ты колдунья, ты всегда там — разная, мне никогда никто не будет нужен кроме…

Резкий, будоражащий звук оторвал нас друг от друга.

— Что это, Лили? — не понял я.

— Сигнал тревоги, — девушка коснулась пульта.

В темноте обозначились стены НЛО, приблизились, сжав пространство каюты. Вспыхнул экран. То, что было золотистыми бусинками, стало силуэтами боевых кораблей.

— Это конец. Прощай, любимым, — девушка пылко поцеловала меня в губы.

— Лили, неужели нет ни одного шанса?

— Есть, но это самоубийство. Нажми сюда, — Лили испуганно закрыла лицо руками.

Я рванулся к красном кнопке, прикрытой аварийным стеклом.

— Не делай этого. Дан, это самоуб… — девушка не успела договорить.

Разбив стекло, я нажал кнопку, и летающая тарелка с сумасшедшим ускорением рванулась прямо на полицейские корабли.

Очнувшись, я увидел над собой любимое лицо Лили.

— Все хорошо, милый, мы прорвались, — она ласково трепала меня по волосам.

— Где мы, Ли?

— В безопасности.

— Куда летим?

— Не знаю, не теперь это неважно, нам некуда спешить. Впереди годы — и, может быть, в конце пути мы встретим голубую планету, которую тоже назовем Землей. И пусть у нее не будет трех Лун и двух Солнц, как у твоей родной Земли, но возможно, у нее будут такие же высокие горы, тенистые леса и прозрачные ключи. Там мы найдем место цветку любви, который несем в своих сердцах.

— Мы обязательно найдем такую планету, любимая, и начнем новую, совсем другую жизнь.

— Дан, давай на счастье придумаем себе новые имена.

— Чтобы забыть все плохое, что было в прошлом?

— Да.

— Хорошо. Тебя назовем Евой.

— А тебя Адамом.

— Что это значит, любимая?

— Ничего, просто красивый набор букв.