"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

космической музыки, а в экраны смотрят женщины в белых халатах с
внимательными глазами. И раскладка эта хоть и ведет куда-то в туманную
неизвестность, зато волнует труднодостижимостью, и, чтобы воплотить ее, надо
перестать балбесничать, совладать с физикой, математикой, взять барьер
поступления, и во всем этом мне видится первое в жизни серьезное
преодоление, а во мне уже наготове бурлящие силы и энергия, и я выбираю ее.
И теперь, вспоминая то давнее гадание, я задумываюсь, подперев щеку
кулаком, почему же так происходит в жизни, что мы совсем не умеем ценить в
юности легкость и простоту. Мы прогоняем мальчиков, с которыми нам весело и
хорошо, и тянемся к непонятным, а, потом оказывается, к чужим. - Отчего
так? - гадаю я, гладя корешки стоящих над кроватью английских книжек. Может,
эта легкость сливалась так, что и не различить, с той, с нежностью
вспоминаемой теперь, но так наскучившей тогда безмятежностью самого детства?
Было так, будто в большой смеющейся группе сверстников я шла через уютный и
нарядный, будто игрушечный, лесок, полный бабочек, цветов и зверей, и хотя
мы все одинаково резвились, но только ко мне на плечи садились бабочки, и
только ко мне подходили все звери. И, весело смеясь, я лишь демонстрировала
чудо друзьям, а когда все забавы наскучили нам, мы рванулись в другие,
дальние, настоящие леса, и я без оглядки побежала вместе со всеми, забыв и
про своих зверей, и умчалась в такой лес, где их вовсе не стало, и где уже
невозможным сделалось чудо. - Отчего так случилось? - думаю я. - Может,
оттого, что слишком уютен и игрушечен был тот лесок, и так хотелось поскорее
покончить со всем, что было связано с ним?... Оттого?...

Костя

В пятницу он сначала встречается с отцом. Они сидят на вокзальной
скамейке, в уголке, около союзпечати. Два кавказца в больших кепках бросают
в проходе перевязанный ремнями баул, Костя ютится, поджав ноги, и листает
самодельную, в коленкоре, книжицу.
- Нет, это все не то ты открываешь! - нетерпеливо восклицает отец,
быстро переворачивая страницы. - Читай вот здесь! - резко отгибает он лист и
начинает яростно протирать очки. Кавказцы, потроша тюк, гортанно спорят;
Костя, сбиваясь, водит глазами по строчкам: читать отцовские стихи почему-то
неловко, как смотреть с мамой и тетей Люсей по телевизору на долгий поцелуй,
но отец ждет, и Костя бормочет: "Ну, чего... хорошо...", и отец, радостно
улыбаясь, захлопывает книгу.
- Эх, мне бы тему подходящую - горы б свернул! Завтра буду читать новый
цикл, придешь?
- Завтра? - мнется Костя, и отец внимательно заглядывает ему в глаза.
- Ты должен понимать, сын, как для меня это важно, - сжимает он Костин
локоть, пережидая, пока объявят о прибытии поезда. - Знать, что несмотря ни
на что у меня есть ты, иначе ... - шепчет он вздрагивающим голосом. На глаза
его навертываются слезы, Костя болезненно морщится, торопливо повторяет:
"Приду, приду", - и отец все-таки быстро заканчивает: "Иначе я не смогу ни
жить, ни работать". "Ну, вот и хорошо!" - с удовлетворением прибавляет он,
Костя говорит: "А удобно?" Отец, усмехаясь, похлопывает его по плечу и,
склонившись к уху, таинственно шепчет: "Что приготовить вкусное, ты скажи! Я
Ляле передам!" Костя смущенно мотает головой, отец смеется: "Эх ты, чудак!",
еще раз неловко обнимает его за плечи и, перешагивая по очереди баул, они