"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

говорила, что главное - думать о грибах спокойно, убежденно, что никуда они
не денутся, какие есть - все соберем. Саша посмеивался: ерунда, надо просто
знать места, я спорила - нет, психология тоже имеет значение.
Странно то, что теперь я утратила чувствительность, иногда только вдруг
словно распахнутся шторы и, как свет из окна, хлынут нелепость,
несуразность, а потом опять, шторки закрываются и вроде - так и должно быть.
После мамы Саша пару дней не приходил, потом пришел сосредоточенный, сел,
потрясывая ногой, готовился к разговору.
- Мама была, я знаю, - сразу сказал он, и я быстро спросила: - И что
теперь?
Он затравленным каким-то движением обнял колени, я смотрела насмешливо,
и он опустил голову, замолчал, тряс ногой. Я смотрела на него, и два чувства
во мне боролись - хотелось открыть рот и язвительно высказаться о мужчинах,
которые до тридцати спрашиваются у мамы, и хотелось подойти, обнять,
утешить. Эти два противоположные желания имели одинаковую силу, я смотрела
на него, большого, скорчившегося, думала: вот он сидит, ходит, живет,
работает, он нужен Тузову - украсть приемник, маме - царить, мне - выходить
из цикла, он всегда все отрабатывает, ничего не достается ему просто так. И,
однако, мне до жути хотелось, чтобы он получил сейчас и от меня, и
посмотреть, что же тогда-то с ним будет. Это последнее было сродни
садистскому интересу зеваки, глазеющего из безопасного окна, как во дворе
кого-то избивают, и я старалась сбросить, стряхнуть этот по-удавьи
гипнотизирующий интерес, однако же повторила еще настойчивее: и что теперь?
И, спросив, я уже знала, как все пойдет дальше - также было и с Аликом,
и конец, значит, тоже будет такой, если сейчас не остановиться, тем более,
что в тот день от Саши ушел еще один машинист, и тряслась Сашина нога, делая
над собой усилие при каждом слове, он заговорил: - Я ругаюсь с ней, Надя.
Если б у нее еще не сердце... Ну, хочешь, плюну! Понимаешь, она со мной всю
жизнь...
- Слышала... - насмешливо сказал кто-то за меня, и Саша сразу замолчал,
мы посидели еще, потом он встал, вопросительно посмотрел на меня, я
отвернулась к окну. Я не вышла даже в коридор, дверь захлопнулась, и я отела
опять корить себя и каяться, но не могла.
Со следующего дня Саша перестал выезжать с объекта, вечерами работал на
машине, спал в безлюдной и холодной объектовской гостиницу. Мы по молчаливом
соглашению говорили только о работе, дома Федька спрашивал: - Где Саша?
Много работы, - говорила я. - Отнеси ему конфет из моего мешка, только я сам
выберу, - сказал однажды Федька и принес мне четыре штуки. Я послушно убрала
в сумку, выложила на работе к чаю, три стрескал Толька Федоренко, последнюю
взяла Марина. На майские мне дали путевки в семейный пансионат, я взяла
отгулы, а на объекте во всех домах готовились праздновать, в нашем - Толька
звенел бутылками, Марина расписывала салаты. Мы с Федькой уехали, бродили по
берегу залива, учились пускать блины, ставили галочки в меню, смотрели в
неправдоподобно шикарном номере телевизор. А на объекте пили и веселились, и
Саша остался тоже. Я не хочу знать, как все у них произошло, слышала только,
оргия была грандиозная, все дома объединились и заканчивали праздник на
озере, потом с факелами пошли ночевать в гостиницу, что-то там немножко
подожгли, сразу загасили, но до Кима дошло, вскоре и вышло постановление о
запрещенных ночных работах. Кое-какие парочки разошлись по номерам
неотразимый наш Федоренко - не с Мариной, а с новой рыженькой девочкой из