"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

интереса к развивающим играм. Это все уже открылось без Алика, когда мы
остались с Федькой вдвоем, и вся моя энергия обрушилась на ребенка.
Я заставляла его собирать игрушки - приучала к порядку, учила и тому и
другому. Все, что я делала с Федькой, я делала для чего-то: зарядку, чтоб
был здоровый, читала, чтоб был интеллектуальный, закрывала в комнате, чтоб
слушался.
А он поранился и стал заикаться. И я, словно свалившись с беговой
дорожки в заросший бурьяном овраг, шлепнулась в недоумении, обалдело
вытаращив глаза. Инерция бега давала себя знать, я кинулась по врачам, чтоб
быстренько все выправить и продолжать дальше. Быстренько не получалось, и
возникло сомненье, получится ли вообще. И ночь за ночью, месяц за месяцем,
год за годом я, как корова жует свою жвачку, думала нескончаемую думу, и
рушились все мои идеальные модели.
Я вспоминала штрихи, ранее не замечаемые - Алика, обреченно листающего
конспект по электродинамике, и его внезапный вопрос: - Слушай, а что, если
бросить все это и рвануть в музыкальное училище? - Лучше в цирковое,
поддержала я, и он сразу опустил глаза и замолчал. Я вспоминала, как заперла
тогда трехлетнего Федьку, потому что он опрокинул табуретку и не стал
поднимать, как он стучал и плакал, а я пошла себе зачем-то на кухню.
Я не любила танцевать с ведущим меня партнером, я любила, когда танцуют
по одному, и можно творить, что хочешь. Я натворила, я должна была за все
расплатиться сама, а расплачивался малыш, с которым неинтересно стало играть
детям. Я натворила, слепая, глухая угнетательница, страшней всего было то,
что я не знала, как остановиться, какой сделаться другой.
Я осознала вдруг, что всегда жила, как, мне казалось, надо жить, и
хотелось мне всегда того, что, якобы, где-то записано, должно хотеться. И я
уже не знала, как можно по-другому, каким своим собственным теперь заполнить
выхолощенную оболочку. Я клялась быть хотя бы терпеливой, и никому не
мешать, но все ночные клятвы днем забывались, был институт, врачи, спешка, я
срывалась, дергала Федьку, потом каялась, жалела его баловала, это было еще
хуже. Я шарахнулась в другую сторону, Федька превратился в маленького
тирана. И когда я уже не надеялась выкарабкаться, явился Саша, сказал, что
все у Федьки пройдет, взялся строить с ним каждый вечер самоходные машины и
моторы, и у Федьки, и в правду, потихоньку и незаметно пошло на улучшение.
Мы с Федькой, наверное, просто вышли из цикла. Вечерами мы теперь ждали
Сашу. Моя энергия пошла, наконец, в дело - я с радостью занялась
программированием - это были не отвлеченно-бездушные институтские науки,
здесь еще была и цель - чтобы одобрил Саша. Да и помимо этой корыстной цели
мне было интересно работать на машине - простое знание приемов позволяло
делать такие разные игрушки - законченные, самостоятельно работающие
подпрограммки - это на первых порах, и большие, уходящие из-под контроля
программы, запустив которые, я удивлялась - неужели это, такое независимое
чудище, началось когда-то с одной, написанной мною строчки.
Я смотрела в окно, как качаются же пооблетевшие кроны берез, как
качается противовес нашей антенны. Монотонно качается, трос скрипит, будто
кричит какая-то печальная птица. Из-под противовеса выходит Иван Семеныч с
огромным грибом в вытянутой руке, он торопливо перепрыгивает канаву, тряхнув
кругленьким животом, победительно держа гриб, шествует по буеракам через
полянку.
- Вот, Наденька, видишь какое чудо? - улыбается он, входя, протягивая