"Ирина Борисова. Утопия и оркестр романтизма: музыкальные инструменты у В.Ф.Одоевского" - читать интересную книгу автора

завертелся, молоточки быстро заиграли дребедень, и вдруг пружинка лопнула.
Все умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись
на сторону, солнышко повисло, домики изломались..."

Именно наличие этого персонажа оказывается необходимым для начала
творения, события, взрыва. Из создавшегося хаоса открывается возможность
становления, структурирования музыки. Знак этого начала - тишина: "все
умолкло". В тот самый миг Миша просыпается - побывав на границе бытия и
небытия, творчества и не-творчества. Неслучайно здесь, что Миша обсуждает с
мальчиком-колокольчиком из музыкального городка свой неудавшийся рисунок,
референт которого отсылает к вербальным (папа читает книгу) и музыкальным
(мама играет на фортепьяно) сюжетам (ср. риторический пассаж Сальери у
Пушкина). Попадая в средоточие порождающего музыкального механизма, Миша
оказывается на перекрестье различных дискурсов. И станет ли он Поэтом,
зависит лишь от того, вспомнит ли он то, что он уже знает.
В контексте инструментальной темы получает развитие своеобразный
метафорический сюжет. В пору сильного юношеского увлечения мистицизмом
Одоевский сочинил две сказки, объединенные общим рассказчиком и общей
аудиторией: "Новая мифология" и "Музыкальный инструмент", предназначавшиеся
для "Московского вестника". Персонажами сказок являются эфириды и кардиады,
образы которых восходят к мистической мифологии духа и души. Их описанию и
посвящена "Новая мифология". Кардиада - дух, живущий в сердце и определяющий
характер человека. Эфириды живут в мечтаниях человеческих, "они
неопределенны, как призраки, нет им ни особенного образа, ни особенных
свойств". Эфириды проникают собой все, будь то черта, невзначай проведенная
живописцем, или звук, нечаянно сорвавшийся с лиры поэта, или высочайшие
образцы искусства (ср. здесь образы рассказчика в "Себастияне Бахе" и
художника в "Живописце"). А в период любовного союза эфирида и кардиады
человек может пережить состояние высшего вдохновения и творчества.
Вторая сказка, в отличие от первой имеющая сюжет, повествует об
Эфириде, летевшем по "бездонной пучине пространства" и вдруг услышавшем
чудную гармонию, издаваемую, как выяснилось, Землею. Идея этой музыкальной
аналогии восходит, разумеется, к Шеллингу. Земля сравнивается с музыкальным
инструментом, а ее звучание - с чарующей гармонией, издаваемой эоловой
арфой.

"Ефирид несется на звуки - вдруг взорам его представляется
прелестное живое гармоническое орудие - которого ни устройство, ни
объятности не в состоянии пересказать язык человеческий; роскошно покоилось
оно в голубых слоях воздуха - и само наслаждалось своею гармониею; все песни
его сливались в одно прекрасное целое. Музыкальный звучный звон благородных
металлов, как струны протянутых чрез все земное пространство, смирялся пред
благоговейными гласами человеческими, и равномерное ударение океана
разнообразилось стройными гласами <нрзб> ветров <...>

Тогда в стране, на которую ступил Ефирид, было утро, - все люди,
мучимые суетами мирскими, выходили из жилищ своих с заботливыми лицами,
лепет пустых разговоров мешался с скрыпом повозок, криком домашних животных
и заглушал сиротливый гимн какого-то уединенного песнопевца.
Параллельно ее звучание обсуждается как музыкальный текст.