"Леонид Бородин. Без выбора (автобиографическое повествование)" - читать интересную книгу автора

"Девяносто третий" и "Человек, который смеется", Ч.Диккенс - "Записки
Пиквикского клуба", Мамин-Сибиряк- "Хлеб" и "Золото", В.Шишков -
"Угрюм-река"... Списки эти были на целые страницы. Он прочитывал -
обсуждали, спорили. Затем вместе увлеклись философией, и первейшей нашей
любовью был, конечно, Гегель. Его "Лекции об эстетике" мы конспектировали,
ни в грош не ставя при этом соответствующие, как нам казалось, примитивные
рассуждения на эти темы Белинского, Чернышевского, Добролюбова.
Не удовлетворенные уровнем образования в школе МВД, решили мы поступить
на экстернат юридического факультета, отправили документы и приобрели нужные
учебники, но именно в том 1955 году экстернаты были отменены, что повергло
нас в уныние...
Но все бы ничего... Когда б не знаменитый XX съезд!
На стене напротив тумбочки у моей кровати - две фотокарточки: девочка,
в которую был влюблен с одиннадцати лет, что много позднее, во Владимирской
тюрьме, описал в книжке "Год чуда и печали", и вторая фотокарточка - Сталин.
Боже! Как я любил его лицо! Как я любил смотреть на него... Просто
смотреть - и все! Ни о чем при этом не думая. Его образ и был самой думой,
как бы вынесенной за пределы моего "я".
Много позже я найду аналог тогдашнему моему чувству: Овод и Монтанелли
из романа Войнич... Но то - много позже. Но ведь и нынче нет-нет да
приснится мне, что сидим мы с Иосифом Виссарионовичем на крылечке дома моего
детства и беседуем о том о сем... И никаких тебе негативных чувств...
Лет в десять с дрожью в голосе спросил я как-то свою бабушку: дескать,
не дай Бог, Сталин... ну... это... умрет! А кто тогда после него - сын его,
да?
Помню, бабуля серьезно задумалась, очень серьезно, и ответила будто бы
и не мне вовсе, а себе самой: "Всяко может быть. Может быть, и сын... Страна
у нас такая... Хорошо бы..." Я был согласен. Это было бы хорошо. Или я был
не монархист?
Бабушка о родителях своих вспоминала, как о божествах. Я своих
родителей боготворил - были они самые честные, самые умные, самые
трудолюбивые. Они уважали свое учительское начальство, а начальство их
ценило.
Потому смею утверждать, что вырос в микромонархической среде.
В стране, где я возрастал, тоже все совершалось правильно, на зависть
всему остальному человечеству. Недостатков была тьма. Особенно у нас, в
нашем захолустье. Но посмотришь очередной киножурнал, что перед каждым
кинофильмом, и понимаешь: когда-нибудь, может очень скоро, и у нас станет
так же, как в Москве!
Потому что Сталин. Нет, не партия, про партию мне не все было ясно.
Стало совсем неясно после ХХ съезда.
Сначала таинственно зашептались меж собой курсанты-партийцы. Знать, у
них прошел какой-то полусекретный "сходняк". Первая статья в газете
"Правда". И всего-то одна фраза: "...не отличаясь личной скромностью..." Это
о Сталине!
Помню, вошел-ворвался в библиотеку. Налево курсантский читальный зал,
направо - преподавательский. Нарочито громко, с вызовом возгласил: "Какая
шавка посмела тявкать на Сталина?!" Курсанты подняли головы, преподаватели,
напротив, уткнулись в тексты.
А через день - общекурсантское собрание: Сталин при всех заслугах -