"Леонид Бородин. Без выбора (автобиографическое повествование)" - читать интересную книгу автора

музыкальной памятью я не был обделен, как и голосом.
Со стороны было, наверное, и умилительно, и смешно видеть и слышать,
как мальчишка на скале над Байкалом, в беспомощно-театральном и наивном
жесте протягивая руки перед собой, со слезами на глазах воспроизводит
страсти Дубровского или Каварадосси...
Я знал наизусть десятки партий. Но были и самые любимые, в звучании
которых мне слышалось и чувствовалось нечто такое, отчего по коже пробегал
холодок, хотелось плакать счастливыми слезами. Еще хотелось взлететь и
парить над миром с великой, необъяснимой любовью к нему - всему миру, о
котором я еще, собственно, ничего не знал и не страдал от незнания...
Первые две фразы из арии Надира - "В сиянье ночи лунной ее я увидал" -
приводили в трепет. Воспроизводил их стократно, вслушивался в свой голосок,
в слова и пытался понять, почему они переворачивают мне душу, почему в
сердце счастье, ведь мне нет никакого дела до этого самого Надира... Я даже
не очень понимал, кого он, собственно, увидал "в сиянье ночи лунной" - в
сочетании музыкальных звуков была магия, а слова будто лишь привязывались к
музыке...
Или вот: вспоминаю и улыбаюсь. Я стою на вершине своей любимой скалы
над Байкалом и возвещаю миру: "И что ж? Земфира не верна! Земфира не верна!
Моя Земфира... охладе-е-е-ла!" Звонким мальчишеским голосом я не только с
исключительной точностью воспроизвожу музыкальные фразы, но и тот вокальный
нюанс, символизирующий перепад голоса на грани рыдания. Оперы я еще не знаю.
Поэмы Пушкина тоже. Я лишь предполагаю, что должно делать по произнесении
последней фразы, и самым логическим мне кажется - закрыть лицо руками и
упасть как можно более плашмя. Я так и делаю, но я же на скале, и под ногами
камни, плашмя не шибко-то выходит, колени и локти машинально выдвигаются
вперед, и падение получается некрасивым. Но никто ж не видит... Можно и
повторить...
Несмотря на столь раннее увлечение музыкой, я не стал ни музыкантом, ни
даже просто знатоком музыки. Целые области музыкальной культуры остались
неосвоенными - камерная музыка, к примеру.
Однако ж и по сей день мне сложно, да и просто нежелательно фиксировать
в сознании, что, положим, "Лунная соната" и "Рассвет на Москве-реке"
написаны людьми разных национальностей, верований, разного менталитета,
наконец. А лет в девять мне было ужасно обидно, если кто-нибудь говорил, что
"Три мушкетера" написал француз, - мне совсем ни к чему сие уточнение. Мало
ли кто и что написал - важно, что здорово написано!
При том, однако ж, следует иметь в виду, что был я учительский сынок.
Более того - директорский сынок. Жили мы только на зарплату, то есть
никакого подсобного хозяйства. И если всем детям нашего байкальского ущелья
помимо школы расписаны были всякие и всяческие обязанности, то есть дела
домашние, я подобных дел был лишен и потому имел тьму времени и лазить по
скалам, и часами любоваться раскрасками байкальской воды, и сидеть над
книжками, и часами пиликать на балалайке или на гитаре.
Если честно, я злоупотреблял отсутствием обязанностей, и потому по
прошествии времени, а еще проще - по прошествии жизни, вглядываясь в себя
тогдашнего, положим, пятнадцатилетнего, я не очень-то себе нравлюсь.
Популярна фраза: когда б начать жить заново, прожил бы жизнь так же.
Да ни за что! И дело не в досадных ошибках, каковых постарался бы
избежать, и не в мелких проступках, от которых бы воздержался.