"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

дурного не знать и потом не вспомнить.
Это всеобщее притворство странным образом совпадало с одним необычным
подозрением, каковое хранилось в моей душе этак лет до десяти: что весь мир,
которого я не вижу собственными глазами, что он придуман взрослыми в
каких-то нужных для меня целях. Москва, Америка или медведь в тайге (пока
своими глазами не увидел) - это все придумано, и притом придуманное может
появляться и исчезать, как, например, Иркутск. Приехали - и вот он! Дома,
машины, люди... Сели на поезд, поезд развернулся вдоль Ангары; глянул в
окошко - одни берега, которые меняются и исчезают, а Иркутска будто и не
было вместе с домами, машинами и незапоминающимися людьми.
Более того, чем ближе подъезжали к нашей станции, тем шибче я
волновался: ведь поселок-станция наш, он тоже исчезал, пока я в Иркутск
ездил. Восстановится ли он в точности таким, каким я его оставлял? А для
того, когда уезжал, одним глазком этак искоса цеплялся за что-нибудь такое
второстепенное, что замыслом восстановления могло быть и не учтено.
Например, пересчитывал количество просмоленных шпал напротив шлакосброса.
Они там еще с зимы лежат. И вот, сойдя с поезда, так же одним глазком считал
заново - точно! одиннадцать. "Ну здорово!" - говорил себе и обещал в
следующий раз приметить что-нибудь такое, на чем он, ну тот, кто все это
проделывает, обязательно попадется...
Игры эти детские, конечно же, не были моментом убеждения, но
исключительно моментом фантазии, которой наделен был без меры. Возможно,
потому, что книжки читать начал намного раньше, чем понимать их, то есть
прочитанная книжка давала не знания, но повод, импульс к фантазии, а проще -
к вранью. Истории, которые я рассказывал сверстникам, а то и кое-кому
постарше, как ни странно, дурной славы мне не приносили. Помню, например,
как завхозу школы, охотнику-профессионалу, пока он ремонтировал ружье на
крыльце, не менее часа рассказывал, какую пещеру обнаружил на Голой скале,
что над поселком, и каких чудес насмотрелся в этой пещере, и ни разу не был
им остановлен: дескать, не устал врать-то еще?.. Слушал, головой мотал и
советовал мне туда больше одному не ходить, а позвать кого-нибудь, его хотя
бы, человека бывалого, что ему тоже интересно бы посмотреть на все эти
штуки, что в пещере... А дети, те вообще иногда слушали меня рот раскрыв...
С годами страсть к беспардонному вранью незаметно подменилась страстью
к пардонному, то есть простительному, сочинительству... И насочинял ведь
изрядно. Но только вот нынешняя моя повесть к фантазии никаким боком, потому
что, как ни порастерялись мои земляки по просторам Родины чудесной, запросто
кто-то отыскаться может и уличить меня в сочинительстве. Правда и только
правда. С одной оговоркой: как я ее помню. А если еще точнее - как я ее
захотел запомнить.
Когда перечислялись начальники нашего поселка, неупомянутой оказалась
еще одна должность - председателя сельсовета. Не по забывчивости так
произошло, а по той причине, что до некоторых времен, а именно - до того
времени, о котором рассказ, и должность вроде была, и человек на должности,
да только вот в памяти о том ничего... Единственное, о чем помнится, это те
редкие случаи, когда кого-нибудь из рабочих переводили на другое место
работы, на какую-нибудь другую станцию. Тогда освобождался огород и участок
для покоса в тайге. И тогда в сельсовете скандалили... Так говорилось и так
запомнилось. Надо понимать, приходили в сельсовет люди и спорили, кому
передать участки, но какую при том роль выполнял председатель сельсовета,