"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

что висело уже над Байкалом, пока о сроках, когда лед сойдет, говорили, пока
не торопясь поднимались к железнодорожной насыпи по некрутой тропинке,
проложенной-протоптанной наискось, - все это еще не имело никакого значения.
Но как только объявились на путях рядышком - локоть к локтю и ее бровки на
уровне его погона, так с этого момента и началось событие для поселка,
потому что хотя и не- известно, кто первый заметил их, но кто бы ни заметил,
любой сразу же и сказал себе, что эти двое - пара, и поскольку каждый из них
сам по себе не прост, то на месяц-другой будет о чем посудачить и мужикам, и
бабам, и даже шпане поселковой. К тому же словно по заказу именно в этот
день совершил старшина Нефедов свой подвиг, о котором Лизавета пока еще не
знала, но узнала скоро от первого, с кем встретились на дороге, перейдя
железнодорожные пути.
Этим первым оказался бывший фронтовик Егор Непомилуев, по причине
контузии наполовину потерявший слух, но сохранивший силушку, что от природы
и породы. До войны работавший машинистом дрезины, теперь он заведовал
кузней, где слух не требовался, но только глаз да сила. По росту старшине
равный, но вдвое шире в плечах, завидев старшину, он еще за пять шагов
раскинул громадные свои ручищи и прокричал, как обычно кричат все
глуховатые:
- Ну ты и отличился, старшина! Ну молодцом! Это сколько ж бед могло
случиться, ребятня ж кругом! Это ж надо - одним ударом! Повезло али опыт
имел?
- Повезло, наверное, - отвечал старшина, с трудом совмещая громкость
голоса и душевную скромность и крепко пожимая при этом мускулистую ладонь
Егора Непомилуева. - Отродясь бешеной собаки не видел. Так что даже
испугаться не успел.
- Испугаться - это ничего, это можно. А вот что не растерялся, это, я
тебе скажу, не всякий...
Теперь он с запозданием обратил внимание на Лизавету, но, по глухоте не
прознавший про нового председателя сельсовета, лишь головой кивнул и по
новой пошел нахваливать старшину, который, чувствуя неловкость, хотел
Лизавету представить как положено, да никак не мог встрять в крик кузнеца...
И тут вот как не сказать несколько слов о фронтовиках вообще, как они
мне с детства запомнились. Ведь этот самый Егор Непомилуев, несколько лет
проведший рядом со смертью, искренне восхищался поступком старшины, словно
ничего более героического в жизни не видел. Таких, вернувшихся целыми и
нецелыми, их у нас в поселке было, может, около десятка, все детство мое
прошло рядом с ними, но ни одного случая в памяти, чтоб кто-нибудь
похвастался или, не хвастаясь, просто пооткровенничал бы о своей фронтовой
жизни. Еще удивительней, что и мы, мальцы, с упоением смотревшие фильмы про
войну, большей частью фильмы "липовые", мы, все детство проигравшие "в
войну", - опять же не припомню, чтоб кто-нибудь из нас обратился с вопросом:
"Скажи-ка, дядя, ведь недаром..." Эти самые дяди рядом с нами сидели на
лавках в клубе, вместе с нами смотрели бравые военные фильмы, фильмы про
себя, в сущности, и фильмы им нравились, будто они не про ту войну... Или,
возможно, была в этих фильмах некая особая, "добрая неправда", помогающая
если не забыть, то хотя бы не зацикливаться душой на пережитом...
Лет через двадцать, уже сознательно не пропуская мимо себя ни одного из
фронтовиков, наслушался я всякого разного про ту нашу великую и дикую войну.
Рассказывали охотно, порой словно исповедуясь. Но это через двадцать лет.