"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

старлея, а старшина, он вроде бы как завхоз и если за что отвечает, так
только опять же перед тем самым старлеем, который в гарнизоне появляется по
понедельникам и то с утра до обеденной "мотани", на ней и уматывает он в тот
же понедельник к семье в Слюдянку - там у него этой зимой, как мы позже
узнали, диво свершилось: жена родила двойню...
Так что любая официальная бумага на имя старшины - дело неправильное.
Так бы и посчитать да скомкать бумажку, только одна загвоздочка. В бумажке
нет слова "старшина", в бумажке гражданин Нефедов Александр Демьянович
приглашается на беседу с советской властью. Привыкший быть именно старшиной,
то есть старшим на месте, забалованный независимостью, Александр Демьянович
вроде как бы и позабыл, что по другому списку есть он обычный гражданин,
которого, несмотря на все заслуги и достоинства, могут запросто вот так вот
повесточкой на десять ноль-ноль, и будь добр! И неважно, что сельсовет - это
так себе, не райком и не округ или хотя бы штаб дивизии. У формальности тоже
есть своя сила.
Припомнилось другое, пережитое, вспомнилось по похожести душевной
тревоги: весна сорок шестого, когда первые фронтовики вернулись в поселок.
Перед тем только и разговоров было что фронтовики везде с бабами своими
разбираются да с тыловыми крысами. Один вернулся весь в орденах, хотя и без
руки, другой продырявленный, но крепкий, третий... Только, видно, тутошние
фронтовики были другого складу, потому что и взгляда на себя недоброго не
поимел старшина Нефедов, ни тем более слова. К тому же окупилось, что,
во-первых, не по уму и чувству, но исключительно по бдительности не трогал
жен фронтовиков, хотя с их стороны бабья слабина, случалось, так напирала -
знай только отбивайся. Вдовушек утешал, бывало. Невест безжениховых тоже
попортил... Только, знать, эти грехи в счет не шли. Зато шло в счет, что,
как знал весь поселок, сто рапортов написал старшина на фронт - сперва на
немецкий, потом на японский; что помогал по хозяйству женам фронтовиков и
вдовам чем мог; что хотя и тыловую службу, но справлял, как положено по
закону; что перед фронтовиками себя не гнул, а с каждым просто, но с
достоинством, так что все сложилось по-доброму, но тревогу пережил, а теперь
вот, с повесточкой этой, и припомнил, хотя, конечно, не сравнимы были
тревоги. Нынче вообще не столько тревога, сколько каприз. Это тоже понимал.
Потому аккуратно сложил повесточку вдвое, убрал в карман гимнастерки,
карман на пуговку застегнул, провел руками по ремню поясному офицерскому и
обратился к сержанту Коклову, что поджидал за спиной с докладом о полном
порядке в гарнизоне, о проведенном разводе часовых-караульных, о накормлении
списочного состава, об ухоженности гарнизонных лошадок, о распределении
нарядов на нынешний день. Сержант Коклов - добрый солдат, хотя и бывший
шпана. В гарнизоне на тридцать восьмом километре не ужился с тамошним
старшиной, чуть в штрафную не загремел. Нефедов взял его к себе, человеком
сделал через его любовь к лошадкам. Главное, как понимал старшина, надо
уметь в каждом человеке добрую страсть отыскать, и тогда играй, как на
гармошке на слух. Теперь Коклов - полная надежность, если куда отлучиться
надо. Даже стрельбы, важнейшее дело солдатское, мог поручить сержанту и
знал: оцепление будет организовано, как положено по местности - ни корова,
ни коза под пулю не попадут, ни одна гильза отчетная в траве не упрячется, а
винтовки будут почищены, хоть инспекцию приглашай. Понимая, однако ж, что в
любом доверии надо знать меру, доверие оказывал не часто, как награду
использовал. Вот и нынешний день, похоже, заворачивался так, что быть