"Леонид Бородин. Повесть странного времени" - читать интересную книгу автора

вчера в окно его, уходящего со своей посетительницей. Он подошел к приемной
во всеоружии, настороженный, ощетинившийся, и растерялся, когда секретарша
поднялась к нему навстречу с приветливой улыбкой, очень просто поздоровалась
с ним и тут же перечислила все звонки, которые были вчера после его ухода, и
спросила, когда он будет просматривать почту. Ее благожелательность была
неожиданной и подозрительной, и он не смог сразу перестроиться, буркнул ей
что-то невнятное и ринулся в свой кабинет. Но там его ждала еще большая
неожиданность: на окне в вазочке стояли цветы. Удивленный, он подошел к окну
и тотчас же услышал у себя за спиной:
- Извините, что я похозяйничала у вас, но мне думалось, что так будет
уютнее.
Смущенный, он начал было благодарить ее, но она перебила его:
- Я была несправедлива к вам. Извините. Я знаю, я уверена, что вы
помогли этой несчастной девочке? Да? Уж такое время сейчас...
- Время известно какое... - начал было он неуклюже, но спохватился и
велел принести почту, чтобы скорее остаться одному.
День прошел быстро и хорошо. Все ему удавалось: легко улаживались
спорные вопросы, быстро и безотказно работал коммутатор, моментально
находились всякие справки и документы, и сам он чувствовал себя молодым и
всемогущим.
Так было днем. А вечером он бродил по своей холостяцкой квартире, как
неприкаянный, и ни к чему не лежали руки, и глаз ничего не радовало, и душе
было одиноко и больно. Хотелось напиться, но дома ничего спиртного не
оказалось, а идти куда-то было лень.
Так было вечером. А ночью он понял, что все эти дни ни минуты не был
порядочным или благородным человеком, а был лишь великим эгоистом, потому
что все, сделанное им для этой женщины, в сущности, делалось для него
самого: он хотел видеть ее своей, он влюбился и оттого стал добрым и
благородным. Признать это было тяжело, но зато все встало на свои места. И
дело было только за временем. Время же работало на него.
К усыновленному был добр не по долгу, а по чувству, тем самым, если бы
даже и специально хотел, то не сумел бы сильнее привязать к себе жену. Они
смогли так наладить свою семейную жизнь, что тот, другой, никогда не вставал
между ними. Он исчез по ту сторону живого мира и превратился в частичку
большой, недоступной тайны, которая сама была реальной лишь постольку,
поскольку временами проявляла себя холодными чеканными фразами в уголках
газет или в лаконичных сообщениях радио. Иногда где-то рядом - в соседнем
подъезде или кабинете - исчезал человек. Только на некоторое время
стекленели от недоумения глаза знавших его близко.
Но очень уж странная была эпоха. Люди знали и не знали, догадывались и
не догадывались, верили и не верили. Можно только сказать, что то, во что
они верили, было несоизмеримо больше того, в чем они допускали сомнения.
Столь необъятен и величествен был предмет их веры, столь всевластен он был в
системе людских взаимоотношений, что почти полностью подменял собой всякое
индивидуальное чутье, всякие личностные критерии. Им определялось все, даже
малозначительные элементы морали. Вырабатывался какой-то удивительный
социальный феномен, воплощающий в себе одновременно настоящее и будущее,
цель и средство, веру и знание. Когда-нибудь этого величественного и
чудовищного идола назовут социальным Нарциссом и будут правы уже потому, что
так оно и было: идол не только жил и действовал для себя и во имя себя, но