"Леонид Бородин. Третья правда" - читать интересную книгу автора

зацепилась, другая по инерции прошла верхом, и Селиванов, словно в петлю
попав, завалился носом в сугроб. Пока поднимался - время, пока отряхивался -
время! А попробуй протащить камус назад против шерсти! И егерь уже рядом,
хотя и не виден в березняке, только треск веток да шорох по снегу.
В конце концов мог Селиванов успеть: снять вещмешок и закинуть
проклятую шкурку в снег, или затоптать и отбежать от этого места метров на
сто-двести, пока настиг бы его егерь. Но Селиванов сызмальства боялся
побоев. В тайге не боялся ни медведя, ни рыси, ни ночи, ни непогоды. Но
отцовские побои, но кулаки парней-односельчан и даже случайная зуботычина по
пьянке переносились им как болезнь и тела и души. Даже на чужую драку не мог
он смотреть без страха и трепета. Может, оттого сторонился людей, может,
оттого стала ему тайга милым домом, где пропадал он и лето и зиму.
А сейчас, представив себя один на один с этим кабаном-егерем, который
еще мальчишкой один вытащил из болота корову за рога, Селиванов задергался,
заметался и, высвободив, наконец, ногу из плена, кинулся к толстущей сосне.
- Не подходи! - закричал он визгливо, когда Рябинин вывернулся в лощину
с последнего поворота. - Не подходи! Шлепну!
- Я тебе! - попридержав дыхание, с угрожающим спокойствием, но громко
ответил егерь, и от такого его голоса у Селиванова подогнулись ноги.
- Шлепну!! - крикнул он надсадно и нажал спуск "Зауэра", не целясь и не
успев даже прижать приклад к плечу. Отдача кинула его за сосну, и он чуть
было не потерял равновесия, а когда выглянул, увидел егеря, барахтающегося в
снегу.
- Таки шлепнул! - изумленно прошептал он, готовый шагнуть вперед, но
из-за сугроба темным зрачком глянуло на него дуло егеревского карабина.
Отшатнувшись за сосну снова, он не столько вздрогнул от выстрела, сколько от
того, как вздрогнула громадина-сосна, получив пулю в свой промерзший ствол.
Он выглянул с другой стороны, и на этот раз пуля, зацепив по краю щепу,
осколками хлестнула его по лицу. Он лихорадочно соображал: стрелял в егеря
из левого ствола, стало быть, картечью... не целился, значит, если зацепил,
то не более одной или двумя картечина-ми, а может быть, не зацепил вовсе, и
тот просто залег, хотя и не похоже на него.
- Эй! - крикнул он, не высовываясь. Ответом снова был выстрел, но на
этот раз сосна не дрогнула.
- Да погоди ты пулять-то! - крикнул он громче, пригнулся к самому
снегу, снял шапку и выглянул одним глазом.
Рябинин пытался подняться, одной рукой держа винтовку наготове, но
вскрикнул и снова упал на снег, провалившись так глубоко в сугроб, что ствол
винтовки уперся в небо.
- Зацепил! - прошептал Селиванов, еще никак не относясь к этому факту и
лишь собираясь обдумать его. Барахтающийся в сугробе егерь походил на
медведя, вылезающего из берлоги, и Селиванову снова стало страшно: он
вскинул ружье на руки, но тут же шмыгнул за сосну - дуло выравнивалось, и
над сугробом появилась голова Рябинина; даже его лицо, перекошенное то ли от
злобы, то ли от боли, успел рассмотреть Селиванов.
- Эй, слышь, поговорим! - крикнул он просяще.
- Я те поговорю, гад! - прорычал в ответ Рябинин и выстрелил.
- Чего без толку патроны переводишь? Куды я тебе зацепил-то?
Рябинин молчал, левой рукой пытаясь дотянуться до бедра, в котором
где-то застряла (или прошила насквозь) селивановская картечина. Будто спица