"Леонид Бородин. Третья правда" - читать интересную книгу автора

сотворились на таежном участке - Чехардаке - несколько лет назад и столько
разного пересуду вызвали в народе.
А Селиванов закатился мелким смешком.
- Ага, вот и ты верить не хочешь. Завидно тебе! Ведь тремя пальцами из
кулака покалечить меня можешь, да вдруг такое! А власти-то, ей, думаешь,
легче поверить? Вот если ты еще, кроме меня, полдеревни назовешь, да самого
себя туда же, вот тогда она всех в землю положит и совестью спокойная будет!
- Неужто ты? - растерянно пробормотал Рябинин.
- Знаешь, если как перед Богом, то, конечно, если ты донос сделаешь, то
хоть и не поверят, а изведут меня как бы впрозапас. Только не сделаешь ты
доноса, не такой ты человек, а расскажу я тебе все, как на духу, и может,
по-другому на это дело посмотришь. Только давай еще хлебанем по маленькой,
а?
- После чаю только свинья хлебает! - угрюмо ответил Рябинин.
Селиванов схватил с табурета отгрызанный кусок сала, поднял его перед
глазами.
- А чего свинья? Свинья - это сало, по-хохляцки - шпик значит. Так я
того, похрюкаю... Хрю... Хрю... Ха... Ха... да хлебану, да свиньей же и
закушу!
Пока он хрюкал, наливал, пил, закусывал, кривляясь и гримасничая, Иван
глядел на него исподлобья и мучался от того, что никак не мог свои мысли к
порядку призвать, к тому же нога затекла...
- Я тебе чайку еще сделаю, - предложил Селиванов, дожевывая сало.
Иван не возражал.
- Если по совести опять же, не решился б я на такое дело, если б не
оказия... В папаню моего все это дело клином упирается. - Почесал в
затылке. - Ты пей, Ваня, чай тебе сейчас как лекарство! Это, значит, как
было. Стояли мы с батей тогда, в двадцатом, в этой, в Широкой пади. Под
осень уже дело было... Батя-то мой и от красных и от белых отмахался и меня
уберег. Пущай, говорил, они бьются промеж собой, а наша правда - третья. Так
вот и говорил - третья! Ничего был мужик, ага. В тот день, помню солонцы мы
с ним новые мастерили; только к зимовью вернулись, вдруг собаки - в лай.
Чихнуть не успели, а нам в рожи со всех сторон винты! Белые, стало быть!
"Кто такие?! - орут. - Партизаны? Красные?" Я - в сопли, батя тоже ростом
присел. Требуют, значит, дорогу на Иркутск, к монголам уходить... С Широкой,
сам знаешь, любой ручей туда выводит... Чужие, значит, тайги не знают...
Батя, когда языком справился, говорит им: "Любой тропой идите - на Иркут
придете!" Подходит вдруг такой высокий, с усами, самый главный из них,
смотрит на моего отца, как подраненная лосиха, и говорит: "Нам надо за
большой порог кратчайшим путем и до темноты. Выведешь... - тут он оглянулся,
подозвал мальчишку-офицера, приказал чего-то. - Выведешь, говорит, - вот это
будет твое! Не выведешь - расстреляю!" - Селиванов поднялся, подошел к
стене, снял ружье. - Вот это самое ружье и показал бате. У того так глаза и
забегали. Через час, - говорит, - за порогом будете, ваше благородие!
Главный в меня пальцем ткнул: "Сын? От мобилизации прятал?" Батя ему то да
се. Он махнул рукой. "Сын с тобой пойдет! Обманешь - обоих расстреляю".
Вывели мы их на порог Березовой падью. Я от страху чуть не помер. Шлепнут,
думал, чего им, дело привычное! Ан нет! Пришли. Главный ружье бате в лапы.
"Пошел, - говорит, - назад!" Назад шли - пулю в спину ждали... Обошлось! К
зимовью пришли потемну. Батя полночи с ружьем этим обнимался. - Селиванов