"Леонид Бородин. Бесиво" - читать интересную книгу автора

так, что и все здание вздрогнуло, мы все вздрогнули вместе со зданием, разом
повернувшись к окну. А там полыхнуло-громыхнуло повторно, и косые полосы
ливня начисто перечеркнули всю предметную объективную реальность, что
секундой назад просматривалась сквозь не шибко чистое стекло.
- У Господа Бога нервы не выдержали, глядючи на цинизм прессы! -
победоносно констатировал Федор Кондратьевич.
- Не богохульствуй! - недовольно буркнул "главный" и... перекрестился.
- Ах ты ханжа преподлый! Ты ж, если не ошибаюсь, до сих пор даже
партбилета не сдал! - От возмущения у Федора Кондратьевича дыхание
перехватило, ко мне повернулся, апеллируя жестами, но, не обнаружив
солидарности, снова воззрился сверху вниз на "главного", который вроде бы и
засмущался, но скорее передо мной, а не перед ведущим районным
"правдолюбом", и, внимания на него не обращая, предложил (в основном мне):
- Так в кабинетик... приглашаю... там продолжим общение... А?
И тут стала понятна забота "главного" о сохранении "своего места": еще
бы! Место было под него создано. Под его фигуру: строго квадратный кабинет -
этак семь на семь, массивный квадратный стол; квадратное кресло и даже
картины на гвоздях, где недавно висели политвожди, и они - почти квадратные
пейзажи... А когда "главный" воссел на свое место - кресло с прямой спинкой,
прямыми подлокотниками, прямыми, прочными ножками, когда сел и вписался в
интерьер, последний получил исключительное завершение и даже приобрел некую
эстетическую воплощенность в стиле раннего "кубизма"...
Поклонник строгих пропорций, соответствия нормы и формы, я тотчас же
подумал: если человек знает свое место, то по основным параметрам жизни он
должен быть хорошим человеком. Предположить человека хорошим - это ведь
всегда приятно. Предположил - и самому себе плюс поставил в ряду множества
минусов - последствий ошибок и сшибок, коими столь богата жизнь любого
общительного существа.
Федор Кондратьевич меж тем застрял в раскрытой двери, как в частушке
поется, с выраженьем на лице, прикидывая, возможно, на данную ситуацию
известное положение о блаженности мужа, не идущего на совет нечестивых.
Блаженностью, в конце концов, решил поступиться и вошел, но не сел на
предложенный "главным" стул напротив, куда охотно сел я, а "правдолюб"
отшагал к окну, за которым внезапно налетевшая на городок грозовая тучка уже
истощилась влагой и теперь, торопливо скатываясь на горизонт, устало
попыхивала остатками электричества.
Стол "главного" не был, как это бывает у других "главных", завален
бумагами. Бумаги лежали аккуратными стопочками по краям стола, что тоже
произвело на меня хорошее впечатление: я вообще хотел нынче иметь только
хорошие впечатления, это ведь так просто - стоит только настроиться должным
образом и тотчас же все объекты вашего внимания представятся вам своей
доброй стороной, а таковая есть всегда. Ну или почти всегда.
Корысть моего присутствия в данном служебном месте диктовала установку
на благодушие. А как иначе? Нынче такие времена, что, куда пальцем ни ткни,
тотчас же вскроется животрепещущая проблема, мгновенно сам проблемно
затрепещешь, оглянуться не успеешь, как по уши в социальной склоке... А
когда романы писать? Оно понятно - писать романы в остропроблемные времена
аморально, что легко доказуемо иммануило-кантовским императивом:
представьте, что все вместо того, чтобы спасать Россию, занялись писанием
романов, что б тогда осталось от Москвы, от Расеи? Но лукавство ума