"Леонид Бородин. Ушел отряд" - читать интересную книгу автора

- Понятно, что нет. По-другому и быть не может. Будьте уверены, я это
обстоятельство ежесекундно в виду имею. Но, как в народе говорят, баш на
баш! Я какое-то время говорю, а вы меня слушаете и делаете вид, что вам
интересно. А потом сразу и к делу. Договорились?
- Положим... если не очень долго...
Чем-то раздражал Кондрашова староста. Может быть, тем и раздражал, что
ненависти должной не вызывал, так и провоцировал на равный разговор. Но
какой разговор у коммуниста с предателем... Пакостное чувство - будто на
торце крыши стоишь и покачиваешься, равновесие сохраняя.
- Так вот, Николай Сергеевич, когда благороднейший человек Деникин
Антон Иваныч вознамерился взять Москву собственными силами и с вашим
большевизмом покончить без помощи Антанты, так называемой, силенок своих,
как известно, он не рассчитал, побит был позорно иудеем Троцким сотоварищи,
и покатилось его войско на юга...
- Троцкий тут ни при чем! - гневно возразил Кондрашов. - Это товарищ
Сталин...
- Да-да, конечно! Ну как же без товарища Сталина! Не о том, однакож,
речь. Речь о том, что нашелся при Антоне Ивановиче один полковой командир,
который на юг отступать категорически отказался, потому что узрел неизбежную
победу большевиков, и повел он остатки своего полка сквозь красные тылы
совсем в другое место. Догадываетесь, куда? Правильно. Сюда и повел, в
родовые свои места. На верную гибель, между прочим, и по откровенно
корыстным соображениям. Возжелал он смерть принять в отчем доме и в кругу
выживших домочадцев. То был, как вы, дорогой Николай Сергеевич, уже могли
догадаться, мой отец - полковник... Впрочем, фамилия вам ничего не скажет.
При нем был старший мой брат, в звании штабс-капитана, и я, совсем юный
подпоручик, которого отец берег, особую любовь питая, потому не только в
горячих случаях при себе придерживал, но и человека специального приставил
для бережения моей драгоценной жизни. Этот человек только что с бугорка
спустился.
- Пахомов?
- Ну... Допустим, Пахомов. Какая разница. Так что стоим мы с вами нынче
на том месте, где счастливейшие годы моего детства протекали, настолько
счастливые в моей памяти, что я даже комаров, местного нашего проклятия, не
помню, зато маменьку помню, брата и сестер, две их было... Старшенькая,
Сашенька, она, бедная, глупость имела влюбиться в того самого кавалергарда
Анненского, но он оказался форменным уродом, хотя, признаться, храбр был,
мерзавец, до одури.
Видите, какие совпадения жизнь нам порой организует? Вот и вы со своим
отрядом нынче здесь, в болотно-комариной ловушке. Только вы случайно, а отец
мой, боевых своих друзей не щадя, сам...
В первую же зиму ваши так называемые продотрядники объявились. Идейных
порубали да постреляли, другие с нами остались. Красным тогда, знать, не до
нас было. Тамбов, Кронштадт... Еще дважды поборщики сунулись. Потом было
тихо. Не более полугода, а в памяти будто года... А зимой двадцать
второго... Артиллерия, пулеметы... И это дикое "ура!" со всех сторон...
Где-то, где и не знаю, в этих местах в землице и отец, и мать, и брат, и
сестра младшая Тонечка, прочие домочадцы, а также солдатики и офицерики -
все до единого полегли, кто под пулями, кто под саблями. Все - как семья
единая. С вами, между прочим, прошлой зимой я то же самое мог бы проделать,