"Сергей Петрович Бородин. Молниеносный Баязет ("Звезды над Самаркандом" #3)" - читать интересную книгу автора

Вода струилась и всплескивала. Голоса банщиков, как из труб, вдруг
гукали, врываясь в нескончаемый равномерный рокот многих бесед.
Звякала медь кувшина.
С пола из-под пят банщика поднимался новый собеседник. Завязывалась
новая беседа, неиссякаемая, как родник в горах.
Мулло Камар, переваливаясь с боку на бок и со спины на живот,
помалкивал под пятами банщика, то плясавшего на его спине, то склизкими
тряпками растиравшего ему грудь.
В тот весенний день животворные струи бесед все чаще прерывались
горькой мутью тревожных слухов.
Приметив, что наперекор всем беспокойным вестям люди переводят беседу
на добрые, мирные новости, Мулло Камар перелег с пола на скамью и
разговорился:
- Несокрушимый Тимур взял Арзинджан. Слыхали?
Беседы смолкли. Из всех углов люди всматривались в круглоголового,
круглоплечего человечка, приподнявшегося на локте, чтобы это сказать.
- Арзинджан? А что это за такой Тимур?
Немолодой банщик, разогнувшись над купающимся, объяснил:
- А это татарского вожака так кличут! Это я тут еще перед самой зимой
слыхал. Да ведь тогда сказывали, зима его накрыла в Арзруме. Такой был
слух. А откуда ж он в Арзинджан попал?
Мулло Камар поучительно объяснил:
- Он куда хочет, туда идет. Перед ним нет преград.
Распарившийся купец, почесывая мокрый живот, засмеялся:
- Как это нет преград, когда перевалы завалены?
В это время в баню вошел и только что разделся благообразный старец.
Он встал, пригнувшись, под сводом входа, прислушиваясь, длиннолицый и
украшенный длинной прозрачной бородой. Белоносый, с глубоко впавшими
щеками, поглаживая грудь, морщинистую и увядшую, как у старухи, он
поучительно сказал:
- На все воля аллаха. Он не дозволит злодею потешаться над
мусульманами.
- А что же он, не мусульманин, этот хромой? - удивился густоволосый
купальщик, облепленный хлопьями пены, весь искурчавленный пучками
красновато-черных волос, разросшихся даже на его смуглых плечах. -
Мусульманин или нет? - допрашивал он торопливым и грубоватым говорком,
обычным для делового армянина.
Здесь, свободные от одежд, все казались людьми одного народа, хотя
наверху, на базарах и улицах, их разобщали и обычаи, и одежда, и дела.
Здесь все беседовали на общем, на обиходном тюркском языке, а у себя дома
каждому был роднее либо тюркский, либо армянский, либо курдский язык. Да и
на сивасских базарах в те годы большой купец без трех-четырех языков не
смог бы разобраться среди покупателей: приезжие говорили то по-фарсидски,
то по-арабски. Но арабским в Сивасе владели лишь те из купцов, что
торговали с далекими базарами Багдада, Дамаска, Халеба, а на фарсидском
говорили все приходившие с караванами из Мавераннахра, Ирана, Индии. На
фарсидском писали книги ученые многих стран, поэты многих народов слагали
и пели свои касыды на певучем фарсидском.
Но здесь, обнаженные и разомлевшие, жители Сиваса, сограждане,
чуждаясь розни, не только снисходительно внимали, но и душевно