"Екатерина Боронина. Удивительный заклад " - читать интересную книгу автора

Твой конь не боится опасных трудов
Он, чуя господскую волю... -

что-то зазвенело, задребезжало в притихшем зале - это амулет сестры
выпал из моего кармана на пол и, несколько раз перевернувшись, лег плашмя на
самом видном месте перед столом комиссии...
В зале раздались смешки, кто-то зашикал, инспектор нахмурился... У меня
перехватило дыхание, и я замолчал, не зная, что делать - поднимать подкову
или нет.
- Власьев, подними и продолжай! - сказал инспектор.
Совершенно красный от смущения, я бросился за злополучным амулетом
счастья и, засунув его в карман, уже не дырявый, а в тот, где лежало
волшебное средство Семки, стал на прежнее место.
- "Твой конь не боится опасных трудов"... - уже совсем строго подсказал
мне инспектор. Но я молчал...
В зале, в самом последнем ряду, сидел не кто иной, как сам Хранид! Он в
упор смотрел на меня. На нем был сюртук с шелковыми отворотами, тот самый, в
котором я видел его когда-то в церкви.
Я молчал. Зал закачался, и я, чтобы не упасть, оперся рукой о край
стола, где сидели члены комиссии.
Зачем он сюда пришел? Теперь он знает - я не Николай Семенов, а Алексей
Власьев... Сейчас Хранид встанет и про все расскажет...
- Власьев, тебе нехорошо? - услышал я, как сквозь сон, голос
инспектора.
Я кивнул головой. Мне в самом деле было нехорошо, тошнота подступила к
горлу.
- Пойди сядь на место. Мы тебя вызовем потом, когда ты оправишься! -
сказал инспектор.
Я сел на скамью, кто-то дал мне стакан с водой. Зубы мои лязгали по
стеклу, пока я пил.
Когда я снова решился поглядеть туда, где только что сидел Хранид, его
уже не было. Стул был пуст. Меня же назойливо разглядывала в лорнет жена
Порфирьева. Смутившись, я слегка повернул голову и увидел в окно
переходившего улицу Хранида.
Хранид шел наискосок, так, что я видел его лицо. И оно глубоко поразило
меня, такое оно было печальное и страдающее... Хранид, которого я всегда
видел таким прямым, шел сгорбившись, как очень дряхлый старик. И мне стало
жалко его; я понял вдруг, что он глубоко несчастен! Какое-то особое чувство
подсказывало мне, что он никому ничего не скажет и ушел он, чтобы не смущать
меня...
После Торопыгина меня вызвали снова.
- Можешь прочитать стихотворение, Власьев? - улыбаясь, спросил
инспектор.
- Могу, господин инспектор! - сказал я громким и твердым голосом.
- Начинай, пожалуйста. Только не теряй больше своих подков!
Все засмеялись, но я даже не покраснел. На душе было как-то легко и
радостно.
С чувством я продекламировал все стихотворение. Мой голос звучал
отчетливо и звонко в настороженной тишине зала. Когда я кончил, инспектор