"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

улице Ракова. Взаимно проникают, наполняются друг другом. И нам, детям
великого гололеда, окружающий нас в тот момент мир кажется почти таким же
прекрасным, почти средиземноморским, почти открытым в морскую бесконечность.
Мы молоды, живем в прекрасном городе, построенном итальянцами. Даже сама эта
улица, до того как ее назвали именем ставшего большевиком трактирного
полового
Ракова, звалась Итальянской. Нас искренне и самозабвенно любят красивые
итальянские девочки. Здесь, рядом с нами, такие чудные, умные и искренне
любящие нас друзья! А хриплый голос в магнитофоне раскрывает самые
сокровенные тайны этого прекрасного мира, где мы - свои, среди своих.
Вот это ощущение "свой среди своих" я особенно остро испытал на нашем
новогоднем студенческом вечере, который по случайности происходил в
знаменитом Юсуповском дворце на Мойке в самые последние дни декабря 1964
года. Просто наш филфак снял на вечер помещение, договорившись с Домом
учителя.
Уж не помню почему, но мы там по отдельности оказались. Мария-Пия с
другими итальянцами пришла из общежития, а я добирался из дома сам по себе.
Подхожу и вижу, что перед входом стоит огромная толпа, и вся она жаждет
проникнуть к нам на праздник. Я же в толпе всегда теряюсь. Растерялся и на
сей раз, совершенно не представляя, как мне пробраться туда внутрь. Как,
вдруг, кто-то из дежурных у входа заметил меня и крикнул:
- Ребята, это - наш!
И протянул мне руку. Я помню ее до сих пор. Поскольку больше никто
никогда в жизни мне не кричал: "Ребята, это - наш!" И не протягивал руки...
Мы увидились с Машей и тут же при всех начали целоваться. А затем
встретивший нас будущий известный литератор Юрий
Хохлов таинственно подмигнул и сообщил, что все закуплено, все тип-топ,
вот, только, надо найти место, где принять. И стали искать.
А как мы искали такие места в юности? Только по крайностям: подвалы,
чердаки, или черные лестницы. Черной лестницы в юсуповском дворце не
обнаружилось. Зато оказался подвал. Мы нашли в нем какой-то темный угол и
начали там пить водку.
Как, вдруг, один из нас, Сережа Сапгир, который уже тогда знал
абсолютно все, объявил, что именно в этом подвале, в эту самую ночь сорок
восемь лет назад убивали Распутина. Итальяночки, аж, задрожали, да так стали
вертеть головами, смотреть по сторонам, словно Григорий Ефимыч стоял рядом и
претендовал на наш жалкий студенческий глоток Московской водки за два
восемьдесят семь.
Вот так и запечатлелось навеки в памяти: подвал Юсуповского дворца,
сверкающие в полумраке глаза Маши, ее нежный смех, лица друзей в тесном
кружке вокруг бутылки Московской водки и тень
Григория Ефимовича, которая стоит рядом и очень сожалеет, что не может
составить нам компанию...
...Потом наступил шестьдесят пятый год. Завершающий год знаменитой
хрущевской семилетки, в которой он столько всего обещал нам, советским
людям. Вот только самого Никитки у власти уже не было, а советские люди
делали вид, что об его обещаниях просто не помнят. Мне же и делать вида не
надо было, я вообще ничего не помнил, кроме того, что через столько-то дней
Маша уедет и, может быть, навсегда. А дней таких становилось все меньше и
меньше. Я прожил их, раздираемый между жутчайшим никогда ранее не испытанным