"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

Помнится, я, раздираемый пьяной ностальгией, сидел в двухместном купе
спального вагона, смотрел на черный перрон с желтыми фонарями, на падающий
мокрый, тоже желтый ленинградский снег и повторял строчки Городницкого:
Мне не ждать у твоих вокзалов, не стоять на твоих мостах.
Видно, времени было мало мне прижиться в этих местах.
Как приехавший, как впервые, не могу отвести я глаз.
И плывут твои мостовые, может нынче в последний раз.
Потом, минут за пять до отхода, в купе зашел ты, такой солидный,
грузный и совершенно седой человек профессорского вида.
Поздоровался, сел напротив меня, принялся, точно так же как я,
отрешенно смотреть в окно и горестно вздыхать. А при каждом вздохе я,
несмотря на многодневное потребление самого разного алкоголя, не мог не
ощущать исходящие от тебя волны густого бормотушного духа, что абсолютно не
вязался с твоей академической внешностью
Вдруг, ты совершенно неожиданно спросил: "Компанию составите? За
великий город, который всегда с нами". Тут же достал из сумки с множеством
молний бутылку, от вида которой я просто разинул рот. На ярко зеленой
этикетке чернели буквы ПОРТВЕЙН и три цифры семь. Три семерки моей
молодости! Я и представить себе не мог, что подобная марка еще где-то
существует.
Поезд тронулся, радиорепродуктор под потолком надрывно запел:
"Москва - Санкт-Петербург уходит ровно в полночь", а ты начал неуклюже
возиться с пластмассовой пробкой. И по твоим жестам мне, бывалому алкашу,
сразу стало ясно, что передо мной неофит. В полуоткрытую дверь я увидал в
коридоре прикуривающего человека, подошел к нему с бутылкой, одолжил
зажигалку и быстро размягчил ей пластмассу пробки. Помню твое искреннее
удивление, с которым ты пробормотал: "Надо же, а мне и в голову не
приходило!" Честно говоря, - странно. Особенно, учитывая тот факт, что всю
свою жизнь ты занимался именно физической теорией горения и плазмы.
Вспоминаю обрывками наш путь взаимного узнавания. Оно долго топталось
на месте до тех пор, пока мы не начали обсуждать тот самый портвейн, которым
услаждали души. Помнится, ты сказал, что впервые попробовал алкоголь в
шестнадцать лет на даче, и что это были именно
"Три семерки", а затем всю последующую жизнь пил редко, только по
праздникам, ибо просто не понимал, зачем люди пьют в непраздничные дни и
даты.
Мы вмазали еще по стакану, и ты объяснил, что неожиданно для самого
себя, нашел недавно вкус (как ты выразился) "в непраздничном потреблении
алкоголя". Произошло это, по твоим словам, когда ты овдовел и оказался на
пенсии один одинешенек в совершенно чужой тебе и малознакомой Москве. Потом
ты спросил, сколько мне лет, и выяснилось, что мы ровесники. А с того
момента, когда я задал вопрос, где именно ты жил в те годы на даче, а ты
ответил, что в
Репино, не узнать друг друга мы уже просто не могли. Диалог наш стал
напоминать старинный анекдот про вдрызг пьяных отца и сына, которые, друг
друга не узнавая, ползут домой и по дороге, выясняя, кто где живет, называют
один и тот же адрес.
- Я жил на Первой Северной.
- И я на Первой Северной.
- Я в доме три у Таисии Степанны.