"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

мечтать не смел. И вот что запомнилось. Представь себе шикарный автобус с
кондиционером, восхитительные парижские улицы или потрясающие средневековые
городки Бретани за огромными окнами, а внутри автобуса 26 ростовских
комиссаров, как я их прозвал про себя, сиречь, 26 авиаторов
Северокавказского отделения Аэрофлота. И все 26 человек совершенно не
смотрят по сторонам. Они сидят, уткнувшись в одни и те же песенники, и с
совершенно одинаковым комсомольским задором вопят: "Кипучая, могучая, никем
непобедимая!" При этом старший группы постоянно требует, чтобы я не болтал
безнадзорно с французами, а шел бы спать вместе со всеми. Настолько он
бздел, что сопровождающие нас французы спросили: "Он что боится, что ты
выберешь свободу, или что?"
Тем не менее, несмотря на запрет, я с ними болтал и очень даже много
болтал, ибо в те годы отказаться от общения с французами было выше моих сил.
Двое их нас сопровождало. Мужик моего тогдашнего возраста, то есть лет
тридцати пяти, и очень симпатичная бабенка.
Оба, естественно, члены компартии. Но уже через несколько дней я понял,
что свои они в доску и не заложат. Ох уж я тогда и распоясался, особенно,
когда поддавал. Поддавали же мы там каждый день. Франция, ведь, все-таки. А
поддав, так им крыл совейскую власть, что аж дым шел из ушей. Они мне
отвечали, что, мол, никаких иллюзий по поводу современной советской
действительности не имеют, но, мол, капитализм все равно хуже, чем наша
советская жизнь. И во всю поносили политический строй Франции. Так и спорили
мы с утра до вечера, по поводу того, кто из нас хреновей живет. Но почему-то
мои доводы их не только не убеждали, но иногда даже эффект имели прямо
противоположный. Однажды восхищенный их книжными магазинами, начал я ныть,
какие мол, у нас там мрак и жуть, так что кроме собраний сочинений членов
политбюро купить нечего. А как пример говорю:
- Вот я сегодня у вас в Париже пошел и купил в первом попавшемся
магазине трехтомник Монтеня. Да знаете ли вы, что один мой московский друг
отдал за такой трехтомник, только на русском языке,
150 рублей, всю свою месячную зарплату?!
А парень этот, вдруг бухается на колени, задирает кверху руки и орет:
- Боже, какие вы люди! Какие вы потрясающие люди при социализме
живущие! Да если бы хоть один француз отдал за три тома Монтеня свою
месячную зарплату, то ему следовало бы поставить золотой памятник!
Золотой памятник! Золотой памятник!
Так три раза и проорал: Монюман д'ор! Монюман д'ор! Монюман д'ор!
Ростовский же старшой все продолжал шипеть, чтобы я с французами меньше
общался, а то, мол, он вынужден будет это в отчете указать.
Он, мол, бы и не указывал, да только кроме него еще кто-то будет отчет
писать, а кто, он не знает. Посему рисковать не хочет. И я когда трезвел, то
очень боялся, что про меня такое в отчете напишут.
Вот именно это, Шурик, мне и запомнилось больше всего, а не подъем на
Эйфелеву башню, ни Фонтенбло с Лувром и бесконечные блюда французской кухни,
которые ты так ярко описываешь. С интересом прочитал я о твоих
гастрономических впечатлениях, хотя сам не по этой части. Мне, главное,
чтобы было что выпить, а уж, чем закусить
- дело десятое. Тем более, я не в состоянии описать, как ты просишь,
кухню канадскую, ибо совершенно ее не знаю, как, вообще, почти ничего не
ведаю об этой земле. Ведь мы с Надежей живем не в Канаде, а в стране,