"Симона де Бовуар. Трансатлантическая любовь (Фрагменты книги) " - читать интересную книгу автора

друга терпеть не могут. Помнишь Дайопа, который подарил тебе одеяло, - он
издавал журнал, и ты говорил, что ничего там не понимаешь? Райт сотрудничал
с ним некоторое время, а сейчас его ненавидит. Так вот, по его словам, этот
негр, такой с виду милый и услужливый, обращался со своей белой секретаршей
хуже, чем любой плантатор с черным рабом. Он состряпал целую историю о
налете на его редакцию - про это писали во всех газетах. На самом деле
редакция располагалась в квартире некоей многодетной женщины, которая никак
не могла заставить его выехать и однажды ночью выкинула все его вещи на
улицу. Тут-то он и заявил ради рекламы, что произошло ограбление. История,
как видишь, темная. Еще одна темная и нелепая история - это процесс
Кравченко, взбудораживший парижскую элиту. Ты, наверно, в общих чертах
знаешь, в чем дело: коммунистическая газета "Леттр франсез" заявила, что
автор книги "Я выбираю свободу" вовсе не Кравченко, а какой-то американец.
Книга, конечно, плохая, и ни единому слову в ней верить нельзя, поскольку
Кравченко - предатель. Возможно, ему действительно помог какой-нибудь
американский писатель по части стиля, но сочинил он ее, несомненно, сам.
Коммунисты не в состоянии доказать, что автор книги не Кравченко, поэтому
вся их затея - бред, и процесс проигран заранее. Они доказывают, и временами
успешно, что он лжет, но это уже проблема ситуации в России, а вовсе не
авторства Кравченко. Он тоже называет их лжецами, говорит, что их обвинения
бездоказательны, и хотя так оно и есть, книга его все равно никакого доверия
не вызывает. Все врут наперебой, все не правы, и все кипят от ярости.
Кравченко ведет себя как настоящий русский: кричит, стучит кулаком по столу,
кипятится и ни на один вопрос не отвечает прямо. Коммунисты расставляют ему
ловушки, но действуют нечестными методами, например, спрашивают: "Чем
кончается "Кукольный дом?" (он упоминает эту пьесу в книге). Он недоумевает:
"Что? Какой дом?" Они злорадно смеются и делают вывод: он не знает Ибсена,
следовательно, книгу написал не он. Но это ровно ничего не доказывает,
потому что в русском переводе пьеса называется "Нора". И все в таком духе.
Интересно, у вас в Штатах об этом говорят? <...>
До свидания, дорогой, мне надо работать. Я безумно устала от такого
количества дел, но постараюсь вернуть себе форму к твоему приезду. В крайнем
случае ты мне ее вернешь. Люблю тебя как никогда, мой дорогой-предорогой ты.
Твоя Симона


122.

Среда [9 февраля 1949]
Как я могла так долго не писать тебе, дорогой мой ты? Мне стыдно.
Никакой особой причины нет, просто время как-то незаметно пробежало.
Наверно, отсутствие событий не располагает к писанию писем. Зима потихоньку
переходит в весну, моя любовь к тебе не переходит никуда, процесс Кравченко
продолжается, русские непостижимы (еще более непостижимы, чем индейцы
Вабансии): они орут друг на друга, врут без зазрения совести и вдруг ни с
того ни с сего все дружно хохочут. В центре внимания - жена Кравченко. Ее
появления ждали, дрожа от любопытства: как она будет одета? Оказалось, как
обычная француженка или американка. О муже она сообщила, что у него скверный
характер и он не хочет иметь детей. Кравченко, конечно, наврал с три короба,
но русские сталинисты, которые приехали на суд свидетельствовать против