"Симона де Бовуар. Очень легкая смерть" - читать интересную книгу автора

неотвратимо нависла над ней, ее слабый детский голосок вызывал щемящую
жалость.
Она много спала, время от времени глотала через пипетку несколько
капель воды; сплевывая в бумажные салфетки, которые сиделка подносила к ее
губам. К вечеру мать раскашлялась; мадемуазель Лоран, зашедшая взглянуть, не
надо ли чего, приподняла ее повыше, сделала легкий массаж, помогла ей
отхаркнуть. И мать благодарно улыбнулась ей - это была первая ее улыбка за
четверо суток.

Аппарат траурного цвета.

Элен решила на ночь оставаться в клинике: "Папа и бабушка умерли при
тебе, я была тогда далеко, - сказала она, - а маму я хочу проводить сама.
Кроме того, мне действительно хочется побыть с ней". Я не возражала. Мать
удивилась: "Зачем тебе ночевать здесь?" - "Когда оперировали Лионеля, я
ночевала в его палате, так всегда делают". - "А, ну ладно".
Я вернулась домой простуженная, с температурой. После жарко натопленной
клиники меня продуло сырым осенним ветром, я наглоталась порошков и легла в
постель. Телефона не выключила: мама в любую минуту могла угаснуть "как
свечка", по выражению врачей, и Элен обещала вызвать меня при малейшей
тревоге. В четыре часа я вскочила от звонка: конец. Я схватила трубку и
услышала незнакомый голос: ошибка. После этого мне удалось заснуть только
под утро. В половине девятого снова раздался звонок, я бросилась к телефону,
звонил кто-то из знакомых. Я возненавидела этот аппарат траурного цвета: "У
вашей матери рак", "Ваша мать не дотянет до вечера". В один из ближайших
дней он прострекочет мне в ухо: "Конец".
Я прохожу через сад клиники, толкаю дверь. Можно подумать, что это зал
ожидания в аэропорту: низкие столики, современные кресла, люди целуются,
здороваясь и прощаясь, другие терпеливо ждут, кругом чемоданы, дорожные
сумки, цветы в вазах, букеты в целлофане, словно здесь встречают пассажиров,
прибывающих с очередным рейсом... Однако выражение лиц и приглушенные голоса
говорят, что это не так. Время от времени из коридора появляется человек в
белом халате, в белых матерчатых бахилах, забрызганных кровью. Я поднимаюсь
на второй этаж. Налево уходит длинный коридор с палатами, комнатой
медицинских сестер, канцелярией. Направо - квадратное помещение, где стоит
скамья и письменный стол с белым телефоном. Отсюда одна дверь ведет в
небольшую приемную, другая - в палату " 114. ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ. За дверью
маленький тамбур, по левую руку ванная комната, где я вижу судно, вату,
стеклянные банки; справа шкаф с мамиными вещами, в котором висит ее старый
красный халат. "Видеть больше его не желаю!" Я толкаю вторую дверь. Прежде я
проходила мимо, ничего этого не замечая. Теперь эти вещи навсегда вошли в
мою жизнь.
"Я чувствую себя отлично, - сказала мать и добавила лукаво. - Вчера,
когда врачи толковали между собой, я все слышала. Они сказали: "Это
поразительно!" Слово ей понравилось. Она вдумчиво повторила его несколько
раз как магическое заклинание, от которого зависело ее выздоровление. Между
тем она чувствовала себя еще очень слабой и настойчиво стремилась избегать
малейших усилий. Ей очень нравилось питаться через капельницу. "Никогда
больше не буду есть сама". - "Как? Ты, такая лакомка!" - "Да, и все же не
буду". Мадемуазель Леблон взяла было гребень и щетку, чтобы причесать ее, и