"Людмила Бояджиева. Сердце ангела " - читать интересную книгу автора

долго-долго не шевелиться, а, главное, не моргать, можно было услышать
шепот, струящийся с высоты. Иногда Кристосу казалось, что он угадывает
слова: "Потерпи. Все изменится. Ты станешь первым среди лучших."
Все изменилось с того дня, когда Кристос впервые показал фокусы. Ему
хлопали, его одобряли! Но никто не мог и предположить, что нескладный
заморыш Флави, проделывающий манипуляции с цветными шариками и стаканами
воды, наполненными подкрашенной водой, - уже велик.
Он родился великим Магом, но узнал об этом лишь в шестнадцать лет. А
ещё через семь об этом узнала вся Америка.
Что бы ни сочиняли впоследствии журналисты, в семье Флавиносов не было
ни циркачей, ни гения, ни людей, имеющих склонность к экстремальным
поступкам. Разве что таковым можно было назвать его отца Сократа,
чистокровного грека, женившегося во время обучения в английском колледже на
огненноволосой ирландке.
Родители Кристоса считались в Мегаро, живописном городке на западе от
Афин, странной парой. Огромного, громкоголосого, подобного
Зевсу-громовержцу дантиста с живописно вьющейся иссиня-черной бородой,
никто бы не назвал веселым человеком. Люди, проходящие мимо дома
Флавиносов, недоумевали, над чем могла так заливисто хохотать маленькая
рыжая чужестранка. Кэтрин ассистировала мужу, имевшему собственный
зубоврачебный кабинет, и умела сделать так, что малоприятные манипуляции
гиганта Сократа с бормашиной и щипцами проходили для пациента почти
безболезненно. Она стойко переносила болезнь своего первенца, Михоса, и
верила в торжество справедливости, перенося удар за ударом. Смерть
мальчика, исчезновение мужа, а затем уход из дома Кристоса, не омрачили её
дух, а превратили в светлую юродивую. В праздничные дни нарядная Кэтлин
сидела у порога своего опустевшего дома, словно ждала кого-то, и радостно
кивала прохожим.
Кристос с детских лет не выносил звяканья инструментов в эмалированных
лотках, запаха лекарств и жужжание бормашины, словно пронизывающее весь
дом. Еще меньше ему нравилось то, чем занимался Сократ, копаясь
окровавленными пальцами в чужих ртах.
- Прости, отец. Когда-нибудь ты поймешь, что я свалился совсем с
другой звезды, - сказал двенадцатилетний Кристос, раз и навсегда загубив
родительские мечты о наследовании семейного дела.
Ему исполнилось семнадцать, и он умел показывать удивительные трюки с
колодой карт и целлулоидными шариками, глотать бенгальские огни, угадывать
имена и даты рождения зрителей, когда в Мегаро приехал бродячий цирк.
Кристос покинул город вместе с труппой.
Он мгновенно схватывал все касающееся циркового дела. Тренинг
акробатов, упражнения чревовещателей и укротителей, тайны фокусников и
шпагоглотателей давались ему с поразительной легкостью. За три года Кристос
постиг науку цирковых чудес и почувствовал себя мастером, переросшим своих
учителей. Ему не терпелось стать великим, а для этого требовалась огромная
арена - что-то вроде Америки.
В "цирк-иллюзион" Шона Пэна, колесящий по американским штатам, пришел
жилистый двадцатилетний парень, выносливый и ловкий, как дикое животное.
Ему были чужды пороки юности, в работе Крис казался мудрым старцем. Уже
тогда, став звездой цирка Пэна, он стал скрывать свой подлинный возраст,
убавляя или прибавляя года по мере необходимости.