"Элизабет Бойе. Воин и чародей ("The World of the Alfar" #4)" - читать интересную книгу автора

недойных тощих уродин. Тем более никто не сомневался в способности Торарны
за одну ночь свернуть шею зараз пятнадцати овцам или скакать галопом на
коне по крышам соседских усадеб без устали от заката до восхода. Сигурд
между тем подозревал, что все эти пакости проделывает кое-кто другой, а
потом сваливает на колдовство Торарны. Бабка Сигурда доживала на свете
восьмой десяток и была маленькая, как гномик, такая худенькая и хрупкая,
что Сигурд без труда закидывал ее в седло - весила она не больше ребенка.
Сигурд ничего так не хотел, как положить конец этим злобным сплетням
раз и навсегда, однако сплетники, едва завидев его, спешили убраться
восвояси, якобы вспомнив о неотложных делах. Сигурд не отличался ни
высоким ростом, ни могучим телосложением, и все же не находилось охотника
испытать на себе его гордый и воинственный нрав. Поселенцы понятия не
имели, где он мог научиться так ловко обращаться с оружием, а сам Сигурд
никому и не стал бы говорить, что обучила его этому Торарна. С детских лет
она учила внука сражаться мечом и секирой, гоняла его по крутым склонам
холмов, пока сердце у него не начинало разрываться от усталости, а ноги не
отказывались повиноваться. Когда Сигурд подрос, он уже многому научился у
Торарны и мог драться с другими ребятами, хотя у Сигурда не было отца и
старших братьев - обыкновенно-то младших обучали они. Он не признавал над
собой высших, очень немногих считал равными, и эта воинственная гордыня
помогла ему выиграть немало безнадежных схваток, а заодно и снискать
уважение, к которому примешивалась изрядная доля обычного страха, в
сердцах обитателей отдаленного от мира фьорда Тонгулль. Пока Сигурд был
рядом с бабкой и защищал ее от грязных сплетен, никто не посмел бы
причинить ей вреда - иначе Сигурд выхватил бы секиру и поглядел бы,
посмеет ли кто-нибудь при нем открыто обвинить Торарну в колдовстве.
Сигурд натянул капюшон на глаза; он понимал, что глупо сидеть вот так,
размышляя и с каждой минутой промокая все сильней; но ему необходимо было
как следует пропитаться злостью и горечью, прежде чем перейти к
решительным действиям. Ему до чертиков надоело быть сиротой двадцати
одного года от роду и мечтать об отце и множестве родичей - как бы они
восторгались им, как бы его подбадривали! А так он был один против целого
мира. Его немногочисленные друзья очень быстро научились не дразнить
Сигурда тем, что его воспитывала бабка.
Никто не знал, как истово лелеял он в сердце тайную надежду, что ему
повезет так же, как одному болвану по имени Хеминг: его настоящий отец
почитал древние традиции и послал за сыном, когда тому исполнилось
шестнадцать. Сигурд пытался изображать высокомерное равнодушие - в конце
концов, расти без отца не считалось зазорным в поселении, где часто
гостили торговцы и викинги. Никто не смел попрекать этим Сигурда - уж об
этом он позаботился, давая быстрый и жесткий отпор всякому мальчишке,
который осмеливался насмехаться над ним или его неизвестными родителями.
Надежда еще долго жила в Сигурде - он вообще нелегко смирялся с
поражением, и, даже когда ему сравнялось восемнадцать, он все еще
продолжал надеяться на чудо, хотя был чересчур горд, чтобы признаться в
этом кому бы то ни было, даже себе самому.
До тех пор он безжалостно осаждал Торарну расспросами о своих
родителях, но бабка была упряма - не хуже внука - и твердила всегда лишь
одно: "На смертном одре я тебе расскажу все до последнего, а до тех пор
буду хранить тайну. Я-то уже приучилась жить с этим грузом на сердце, но